Но мало-помалу, мѣсто Дженни въ сердце Руфи было замѣнено другимъ лицомъ. Нашолся нѣкто, слушавшій съ нѣжнымъ участіемъ ея маленькія откровенности, распрашивавшій о ея раннихъ, счастливыхъ дняхъ, и въ свою очередь, говорившій ей о своемъ дѣтствѣ, въ дѣйствительности не столь счастливомъ какъ дѣтство Руфи, но болѣе блестящемъ. Слушая расказы о молочно-бѣломъ, арабскомъ пони, о старинной картинной галереѣ дома, объ алеяхъ, терасахъ и фонтанахъ сада, Руфь живо представляла себѣ все это какъ фонъ картины, на которой все ярче и ярче выдавался въ ея мысляхъ одинъ извѣстный образъ.
Не слѣдуетъ полагать однако, что все это случилось разомъ, хотя промежуточныя ступени были пройдены незамѣтно. Въ первое воскресенье мистеръ Беллингемъ говорилъ съ нею только о своемъ желаніи имѣть свѣдѣнія насчетъ портретовъ. Въ слѣдовавшія за тѣмъ два воскресенья онъ не приходилъ въ церковь св. Николая. На третье, онъ явился и шолъ нѣкоторое время рядомъ съ Руфью, но замѣтивъ ея смущеніе, оставилъ ее. Тутъ ей захотѣлось вдругъ чтобы онъ вернулся; день этотъ показался ей очень скучнымъ и она удивлялась почему это ей могло показаться, что не хорошо идти рядомъ съ такимъ добрымъ и ласковымъ джентльменомъ, какъ мистеръ Беллингемъ. Какъ глупо съ ея стороны быть еще такою застѣнчивою. Если онъ опять заговоритъ съ нею, то она уже не станетъ размышлять что скажутъ объ этомъ люди, а будетъ только наслаждаться удовольствіемъ, которое доставляютъ ей его ласковыя рѣчи и видимое участіе къ ней. Но тутъ ей казалось, что онъ уже никогда о ней болѣе не вспомнитъ; вѣрно ея лаконическіе отвѣты показались ему очень рѣзкими. Какъ это она могла такъ грубо съ нимъ обращаться? Въ будущемъ мѣсяцѣ ей уже минетъ шестнадцать лѣтъ, а какой она еще глупый ребенокъ! Такія-то нравоученія читала она сама себѣ, разставшись съ мистеромъ Беллингемомъ; результатомъ ихъ было то, что на слѣдующее воскресенье она въ десять разъ болѣе смущалась и краснѣла и была въ десять разъ прелестнѣе (какъ показалась Беллингему). Онъ предложилъ пойти домой не прямою дорогою, чрезъ Гай-Стритъ, а вокругъ, чрезъ Лисауесъ. Сначала она отказалась, но потомъ съ удивленіемъ спросивъ себя почему она отказывается отъ дѣла, по ея разумѣнію и понятію (по ея понятію) совершенно невиннаго, ктому же столь пріятнаго и заманчиваго, она согласилась обойти вокругъ. Дойдя до луговъ, окружавшихъ городъ, она забыла всякій страхъ и смущеніе, — она позабыла даже о присутствіи мистера Беллингема, восхищонная нѣжною прелестью февральскаго, весенняго дня. Изъ-подъ груды старыхъ листьевъ, скопленныхъ промежъ изгородей, выходили молодые, зеленые побѣги и мелькали блѣдныя звѣздочки бѣлой буквицы. Тамъ и сямъ, золотистый цикорій оживлялъ берега маленькой рѣчки, журчавшей въ весеннемъ полноводья у края дороги. Солнце стояло низко на горизонтѣ, и дойдя до высоты Лисауеса, Руфь вскрикнула отъ восторга при видѣ вечерняго зарева, пылавшаго на краю пурпуроваго неба, тогда какъ на заднемъ планѣ, темные, обнажонные лѣса принимали почти металическій блескъ въ золотистомъ туманѣ солнечнаго заката. Дорога полями простиралась не далѣе какъ на три четверти мили, но они шли ею почему-то цѣлый часъ. Руфь обратилась къ мистеру Беллингему, благодаря его, что онъ повелъ ее домой этою прекрасною дорогою, но встрѣтивъ его страстный взглядъ и оживленное лицо, внезапно умолкла. Она тихо простилась съ нимъ и поспѣшно вошла въ домъ, взволнованная и счастливая, съ сильно бьющимся сердцемъ.
