— Вы почемъ знаете? съ удивленіемъ спросилъ онъ.
— Да она тутъ сейчасъ была: Аглая ее ко мнѣ приставила, и она меня устраивала въ этой комнатѣ… Гляжу, а на ней лица нѣтъ. — Что съ вами, говорю, моя милая, вы, кажется, чѣмъ-то разстроены? А она — въ слезы, и выбѣжала вонъ…
— Въ слезы, непременно-съ! закивалъ утвердительно Ашанинъ, — слезъ у нея много! Вотъ еслибъ у меня столько же денегъ было!..
— Ахъ, вы, негодникъ! Да вѣдь она и не молода ужъ?
— Не молода, Софья Ивановна! повторилъ онъ съ новымъ вздохомъ.
— И даже не очень хороша?
— Даже очень не хороша, Софья Ивановна!
— Никому-то у него пощады нѣтъ, безсовѣстный человѣкъ! Ну, на что она вамъ, несчастная, нужна была?
— А у насъ, видите ли, матери Гамлета не было, и некому кромѣ нея играть. А она уперлась какъ коза: не хочу, да и все тутъ!.. Я собою и пожертвовалъ!..
Софья Ивановна не на шутку разсердилась:
— Подите вы отъ меня съ вашими гадостями! И хороша причина — Гамлетъ! Да еслибы вы этого вздора здѣсь не затѣяли, Сережѣ поводу не было бъ безумствовать!..
— Чему быть тому не миновать, Софья Ивановна, смиренно замѣтилъ на это Ашанинъ, — не здѣсь, такъ у васъ, въ Сашинѣ, встрѣтился бы онъ съ княжною.
Она не нашла возраженія на этотъ доводъ.
— А все же вы безстыдникъ! проговорила она еще сердито. Шалунъ отвѣчалъ ей глубокимъ поклономъ, и побѣжалъ въ свою комнату. Гундурова онъ уже не засталъ; по словамъ Ѳедосѣя, онъ, одѣвшись, ушелъ въ садъ прогуляться до обѣда.
Vanitings' fair!
Княгиня Аглая Константиновна съ жизнью англійскихъ замковъ была, дѣйствительно, какъ говорилъ князь Ларіонъ знакома; то есть, въ сущности, она была однажды въ Шипмоунткаслѣ, замкѣ лорда Динмора, въ Кемберлендѣ, куда приглашена была «на восемь дней» [16] съ мужемъ состоявшимъ тогда при Лондонскомъ посольствѣ, года полтора послѣ своего замужества. Но эти восемь дней, проведенные въ обществѣ чистокровнѣйшихъ вискоунтовъ и элегантнѣйшихъ marchionesses (маркизъ), остались навсегда лучезарнѣйшимъ воспоминаніемъ ея жизни, и она гордилась имъ болѣе чѣмъ всѣми почестями довлѣвшими ей впослѣдствіи, при томъ маленькомъ германскомъ дворѣ, при которомъ князь Михайло Шастуновъ состоялъ представителемъ Россіи… Не на розовомъ ложѣ, сказать кстати, прошло для новобрачной Аглаи пребываніе ея въ Лондонѣ. Князь Михайло, самъ воспитанный въ Англіи, принятый тамъ въ обществѣ какъ свой, не измѣнилъ ни своего образа жизни, ни отношеній, женившись противъ воли на россійской дѣвицѣ Раскаталовой; онъ, на первыхъ же порахъ, предоставилъ ей проводить жизнь какъ ей заблагоразсудится, а самъ проводилъ ее у ногъ одной, тогда весьма извѣстной, обаятельной умомъ и красотою и эксцентричной лэди, — которая, упомянемъ мимоходомъ, послѣ двухлѣтней съ нимъ связи, въ одинъ прекрасный Божій день улетѣла отъ него въ Италію, вышла тамъ отъ живаго мужа за немолодаго уже, на еще сладкозвучнаго тенора, кинула его черезъ полгода, вступила въ третій бракъ съ однимъ очень красивымъ, но очень глупымъ греческимъ офицеромъ, дала ему плюху на другой же день послѣ свадьбы за то что онъ ѣлъ оливки руками, бросила и его, и умерла наконецъ отъ побоевъ четвертаго супруга, шейха одного Бедуинскаго племени, заставшаго въ своемъ кочевомъ шатрѣ in criminal conversation съ какимъ то Французомъ, путешествовавшимъ по аравійской степи… Дерзость и насмѣшки этой сумасбродной, но блестящей женщины, съ которою ревнивая Аглая имѣла неосторожность гдѣ то сцѣпиться, оскорбленное самолюбіе, скука одиночества, неудовлетворенная страсть къ красавцу мужу, чуть было совсѣмъ съ ума не свели ее тогда. Но за то она провела «восемь дней» въ Шипмоунткаслѣ, и во всѣ эти восемь дней, въ своемъ качествѣ princess
