Гундуровъ пожалъ плечами.
— И ты такъ легко миришься съ этимъ? пылко воскликнула за этимъ движеніемъ Софья Ивановна.
— Что-же мнѣ дѣлать! усмѣхнулся онъ слегка, — противъ рожна не прать! Все что отъ меня зависѣло я сдѣлалъ, спеціальности своей я не кину, — я и въ Петербургѣ проводилъ полжизни въ Публичной библіотекѣ за разборомъ славянскихъ рукописей, — къ тому что я знаю много, очень много еще могу я добавить и въ Москвѣ…. А тамъ «Не все-жь на небѣ будетъ дождь, тетя, вспомнилъ онъ слова князя Ларіона, — авось и солнышко проглянетъ!..»
Она глядѣла на него, ушамъ своимъ не вѣря… Такъ вотъ какъ философски относился онъ теперь къ этой несбывшейся поѣздкѣ въ славянскія земли, къ которой онъ готовился, о которой мечталъ съ такимъ восторгомъ, безъ которой, писалъ онъ ей еще изъ Петербурга, все что могъ бы еще пріобрѣсти «изъ книгъ» было бы только однимъ безполезнымъ «ученымъ хламомъ», безжизненнымъ матеріаломъ, лишеннымъ всякаго плодотворнаго и оплодотворяющаго духа. Откуда же вдругъ, это равнодушіе, это поверхностное отношеніе къ тому что было, что должно быть ему такъ дорого?… Неужели Петербургъ успѣлъ его такъ скоро испортить?…
Но относительно самаго факта онъ былъ правъ и не заслуживалъ никакого упрека. Дѣйствительно, имъ было сдѣлано «все что отъ него зависѣло», и оставалось единственно ждать когда «на небѣ опять проглянетъ солнышко»… Тѣмъ не менѣе на душѣ у Софьи Ивановны не было покойно: она боялась унынія, а тутъ онъ вернулся вдругъ весь сіяющій, «сіяющій какою-то непонятною фривольностью,» говорила себѣ она….
Она внимательно слѣдила за нимъ изъ подъ опущенныхъ вѣкъ, между тѣмъ какъ онъ, поднявшись съ мѣста, принялся ходить по спальнѣ, останавливаясь передъ шкафами и этажерками, заглядываясь на ея саксонскія куколки, на фарфоровые горшки съ мѣсячными розами, разставленные по окнамъ, на обвитый вѣчной зеленью плюща портретъ Императрицы Маріи Ѳеодоровны въ золоченой рамкѣ подъ стекломъ, — самый драгоцѣнный для Софьи Ивановны предметъ въ ея комнатѣ,- и улыбался какою-то умиленною и радостною улыбкою….
— Онъ счастливъ что вернулся домой, и ни о чемъ другомъ не можетъ думать въ эту минуту! объяснила себѣ Софья Ивановна съ успокоеннымъ чувствомъ — и улыбнулась тоже.
— Позвони, Сережа, сказала она, — ты мнѣ пыли нанесъ въ комнату ужасъ!
Вошедшему слугѣ она приказала отереть пыль съ сапоговъ Сергѣя Михайловича и подмести полъ.
— Вы не измѣнились, милая тетя, весело разсмѣялся Гундуровъ — все та же у васъ мономанія чистоты!..
