— Раздув снимок, кто-то получил желаемый результат, — сказал Скэффингтон.
Тут я впервые услышал, как был обнаружен подлог. Когда негатив увеличивали, дырка от кнопки, которой он был прикреплен к доске для просушки, тоже увеличилась в размере. Как только выяснилось, что полученные результаты нельзя подтвердить теоретически, американцы запросили, чем объясняется столь необычный размер белого пятнышка посередине верхнего края снимка. Только и всего!
Говард, когда он в конце концов вынужден был дать объяснения суду старейшин, заявил, что старик и раньше показывал ему такие же снимки. То же самое сказал он и мне.
Поверить ему можно было, только предположив, что он безгранично доверял Пелэрету. А это означало бы, что он был специально проинструктирован заранее. Даже при полном отсутствии критического подхода с его стороны, он должен был быть подготовлен к тому, чтобы поверить в это доказательство; очевидно, он принял на веру, что метод действительно «сработал», когда решил воспользоваться этой последней фотографией для своей диссертации.
— Даже если допустить все это, — сказал Мартин, — нужно быть порядочным болваном, чтобы так попасться.
— Что поделаешь, — сказал Скэффингтон, всего лишь несколько дней тому назад считавший, что объяснения Говарда в своей невероятности граничат с оскорблением. Только врожденное чувство долга, присущая ему добросовестность заставили его, получив известие о том, что еще одна партия бумаг старика получена в колледже, пойти в канцелярию казначея, взять ключ от ящика Пелэрета и забрать их оттуда.
— А казначей известил вас о том, что пришли бумаги? — спросил Мартин.
— Обычная канцелярщина, — ответил Скэффингтон.
Насколько я понял, как только от душеприказчиков Пелэрета поступал какой-нибудь научный документ, Найтингэйл посылал Скэффингтону его входящий номер.
Итак, Скэффингтон сидел в своем кабинете и безо всякого интереса просматривал последние тетради.
— Теперь уж они все у нас? — спросил Мартин.
— Все, насколько известно душеприказчикам.
Безо всякого интереса Скэффингтон просматривал тетради одну за другой. «Главным образом материалы по его части», — сказал он. Заметки относительно опытов, которые Пелэрет уже никогда не сможет осуществить; разрозненные данные, исправления, которые надлежало внести в прежние научные труды. И вот наконец в субботу, за день до рождества, кое-что всплыло.
— Должен признаться, что сразу я просто не понял всего значения этого. Я сидел в своем кабинете, потом вышел в сад, погулял немного и все никак не мог сообразить, в чем же, собственно, дело. Должен признаться, что я оказался на редкость недогадливым.
