Жизнь сложилась не совсем так. Война и переворот в науке смешали ему все карты. В молодости он никогда, даже в самых смелых мечтах, не увидел бы себя таким, каким он шел в этот вечер по направлению к своему старому колледжу — человеком, у которого были и власть, и титул, и прочное положение в высшей администрации, хотя он только-только успел перешагнуть за сорок. Не думаю, чтобы он был недоволен этим: люди редко получают то, что им не нужно. Но он стремился совсем к другим успехам и по-прежнему придавал им гораздо больше значения. Он сознавал, что, по своим природным способностям, стоит если не выше, то, во всяком случае, не ниже двух своих старших коллег: Кроуфорда и Гетлифа. В члены Королевского общества он попал в более молодом возрасте, чем оба они. У него была искра гениальности, которой не было у них. И тем не менее его творческая работа оказалась незначительной по сравнению с их. Через пятьдесят лет студенты будут находить в своих учебниках целые страницы, посвященные открытиям, сделанным Кроуфордом; им встретятся описания «слоя» Гетлифа и «эффекта» Гетлифа; будут в этих учебниках и несколько — но очень немного — строк, которые помогут сохранить для потомства имя Льюка.
Я не знал, очень ли сожалеет он об этом. Льюк был не из тех людей, кто любит заниматься самоанализом, и, при всей своей любви к спорам, при всем своем красноречии, он редко делился с кем-нибудь своими сокровенными мыслями. Все его воображение, весь пыл, вся стихийная, не знающая преград сила устремлялись в общее русло — к работе, которую он сам создал и которую называл «заботой о том, чтобы страна обеспечила себе существование». Каким-то образом его честолюбие, проницательность ученого, слепой, ярый патриотизм — все сливалось в одно.
Фрэнсис пошел к себе в кабинет, а Кроуфорд пригласил нас с Льюком в резиденцию. Усадив нас в кабинете и налив нам виски-сода, Кроуфорд сложил вместе кончики пальцев и, глядя в камин, сказал:
— Я за то, чтобы вы добились своего в этом вопросе, Льюк. Не вполне уверен, но, пожалуй, я за то, чтобы вы добились своего.
— Надеюсь, черт побери, что вы за! — ответил Льюк.
— Нет, как старорежимный ученый, скажу, что для меня все это далеко не так просто и ясно, — невозмутимо ответил Кроуфорд.
Он уважал в людях талант и их положение, и поэтому благоволил к Льюку, однако в вопросах принципиальных он был на редкость неподатлив. Кроуфорд избегал разногласий по поводу personalia, но стоило речи коснуться убеждений, сразу же вспоминал, что он сын шотландского проповедника и в два счета становился спорщиком не хуже самого Льюка.
