И она погружает раскаленное добела жало паяльника прямо мне в сердце.
— Тебе все равно не победить! — кричу я, уже понимая, что умерла от непереносимой боли…
…Уже осознала, что проснулась. Вся в холодном ноту. Села на постели, хватаясь за сердце. Боль. Она осталась! Может, у меня уже инфаркт, а я и не в курсе?
Я осматривала стены собственной спальни так, как будто видела их в первый раз. Что ж, если вам когда-нибудь приходилось во сне быть расстрелянным, повешенным, однажды укушенным, вы бы наверняка после пробуждения оглядывали родимую комнату таким же ошалело-затравленным взглядом. Так. Вроде все на месте. Шторы неплотно задернуты, и сквозь них виден день с ярко-синим небом и переплетением цветущих яблоневых ветвей на фоне этого неба. Все правильно. Как раз напротив окна моей спальни растет высоченная яблоня, которую никто из жильцов дома даже и не пытается спилить: по весне она своим цветом умягчает самое черствое сердце…
Дверь в спальню отворилась, вошла мама. Никогда еще не видела ее такой встревоженной и озабоченной.
— Проснулась, Вика? — похоже, ее встревожен-ность и озабоченность касались в данный момент не налоговых сборов, а моего здоровья. Эт-то крут-то.
— Я долго спала?
Святая Вальпурга, я не узнаю свой голос! Его будто через соковыжималку пропустили! Дядюшка Фрейд, скажи мне, бедной, у меня был только сон или как?!
— Почти двое суток. Мы с Калистратом Иосифовичем решили, что долгий сон тебе пойдет только на пользу.
— С кем решили?
— А вот вопросы ты задавать потом будешь… Сейчас наша бедная, усталая, измученная Викочка будет кушать и восстанавливать свои силы! — Эту тираду произнес не кто иной, как Баронет, элегантно подкатывая к моей постели сервировочный столик. У меня просто не было сил удивляться ни Баронету, ни свежим тостам с апельсиновым джемом… Горячей гурьевской каше с кусочками персиков, огромной чашке взбитых сливок и — венцу творения — ветке цветущей яблони, живописно поставленной в керамическую вазу.
Я было хотела приняться за сливки сама, но мама, повязав вокруг моей шеи салфетку, безапелляционным тоном заявила:
— Ты еще слишком слаба. Я лично тебя покормлю.
— Ну, мама…..
— Без «ну», девочка моя.
— Слушаюсь, господин подполковник налоговой полиции.
Баронет, подлец, сидел напротив и умильно любовался, как мама кормит меня с ложечки. Гнусный распутник! Соблазнил мою мать, а теперь еще и ухмыляется!
Несмотря на столь мрачные эмоции касательно Баронета, я вскоре действительно почувствовала себя гораздо бодрее.
