Но я не закончил рассказа о митинге.
Во время выступлений я заметил невысокого худощавого человека в военной фуражке и шинели без знаков различия. Его лицо было взволнованно, с него не сходило выражение горечи и некоторой растерянности. После окончания митинга он подошел ко мне и представился:
— Заместитель директора Сталинградского тракторного завода Борис Николаевич Ткачев.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что по заданию руководства Ткачев с завода не эвакуировался и защищал его вместе с рабочими до последней возможности. Теперь Ткачев вернулся и вместо красавца завода нашел груды развалин да еще теплые пепелища…
Борис Николаевич Ткачев оказался очень скромным, трудолюбивым и славным человеком За то время, что наша дивизия провела в Сталинграде после разгрома фашистов, мы очень сблизились с Ткачевым. В том числе и на почве любви к некоторым чисто русским развлечениям и удовольствиям: парной бане и самовару. Баню мы соорудили небольшую, но сухую и жаркую, с хорошим ароматом свежевыструганных досок. Откуда взялся самовар специально для бани — теперь уже не помню. Помню, что он был медный, начищенный до яркого желтого блеска, с промятым боком и обгоревшей ручкой. Наша баня работала круглосуточно и была любимым местом отдыха для офицеров и красноармейцев.
3 февраля в двенадцать часов дня я провел на стадионе Сталинградского тракторного завода совещание командиров частей и их заместителей.
После совещания, осматривая расположение полков, я ехал по дороге, проходящей непосредственно по городу. Собственно, дорогой эту разбитую бомбами, развороченную минами и снарядами колею можно было назвать только условно. Машину мотало и подбрасывало.
Кварталы заводских районов можно было узнать только по торчащим развалинам обгоревших труб. Ни одного уцелевшего домика.
Один из полков должен был расположиться на территории завода и поселка Баррикады. Здесь бойцы разбирали развалины, отыскивая годные для жилья подвалы и землянки.
Когда стемнело, в Сталинграде вспыхнули огни. Это сталинградцы зажгли на улицах костры.
Каждый костер, как древний очаг, притягивал к себе замерзших, бездомных жителей города, которые появились неизвестно откуда. У одного из костров мы остановились. На груде хлама сидела, кутаясь в рваное солдатское одеяло, сухонькая старушка (как мне сказали потом, колхозница из села Орловки Евдокия Гавриловна Гончарова). Грея над огнем сморщенные коричневые руки, она оживленно рассказывала:
