В житейских вопросах профессор был беспомощен, они просто не интересовали его. В семейные дела он вмешивался редко. Погруженный в свои изобретения, научные поиски, он готов был исполнить любое требование жены, лишь бы его оставили в покое. А Мархамат только это и нужно. Смолоду сумела она нащупать слабое место в характере мужа и стала полновластной хозяйкой. Все проходило через ее руки, даже зарплату она получала сама, расписываясь за Сохраба в ведомости, и контролировала каждую копейку.
Вот и теперь Мархамат быстро сообразила, что пора сменить гнев на милость, и сразу стала мягкой и кроткой. Обняв Сохраба за шею, она прижалась к нему и умоляюще зашептала:
— Родной мой, ну прошу тебя, нельзя так много работать. Если себя не жалеешь, меня пожалей. Что же получается? Ночами я лежу одна со своими мыслями, глаз не могу сомкнуть, словом не с кем перемолвиться. Порой так страшно делается от одиночества, что кажется, стены вот-вот рухнут и погребут меня заживо. Прошу тебя, пойдем со мной…
Профессор по-своему истолковал ее слова и громко расхохотался.
— Да что с тобой, Мархамат? Можно подумать, что ты сегодня невестой переступила порог моего дома! Мы двадцать пять лет женаты, не пора ли остепениться?
— Вот ты говоришь, что я молода, как невеста, — подхватила Мархамат. Не молода я, а беспомощна стала, как пятилетний ребенок… Ну, прошу тебя, отложи работу…
— Не могу, это очень важно.
— Я все понимаю, но погляди в окно, скоро утро, а ты еще за столом. Встань, говорят тебе, работа не волк, в лес не сбежит. Завтра докончишь.
— Завтра будет другая работа!
— Конечно, будет! Зачем же ты упорствуешь? Не упрямься!
— Иди, я допишу и приду, совсем немного осталось…
— Нет, без тебя не пойду!
Мархамат снова начала злиться. С ненавистью поглядев на груду рукописей, лежавшую на столе, пренебрежительным жестом сдвинула бумаги в сторону.
— Вот они, враги мои! — негромко заговорила она. — Это они, книги, бумаги, отняли у меня мужа. Это они, соперники, не дают мне поговорить с тобой, посоветоваться, отвести душу. Я ревную тебя к ним, ох как я ревную!
Сохраб улыбнулся:
— Мархи, ты и впрямь впадаешь в детство. Или решила подшутить надо мной?
— Ах, Сохраб, какие могут быть шутки? Я говорю истинную правду!
Она сняла ладони с его плеча и взяла под руку.
— Ну, прошу тебя, жизнью Алагёз заклинаю, пойдем со мной!
Гюнашли не стал противиться. Они вошли в спальню и легли на две стоящие рядом кровати.
— Сохраб, родной, — наконец нарушила молчание Мархамат. — Если бы ты знал, как она тревожит меня.
