– О, дивный, новый мир! – только и смог воскликнуть я.
Франт уводил брюнетку, миниатюрная сводня, тем временем, устраивала судьбу другой своей воспитанницы.
На обратном пути Марк и его волшебница обсуждали что-то до крайности фейное. Я молчал. Молчал и шофер, похожий не то на аристократа, не то на дворецкого.
Немой, наверное, чтоб коммерческих тайн не разглашал, подумал я.
– Пока-пока, увидимся, – сказала Мася напоследок, когда машина домчала нас до дома. Она поцеловала меня в щеку душистым поцелуем и, тронув за плечо своего немтыря, велела ехать.
В другой жизни я бы точно в нее влюбился. Такая дура, что просто глаз не оторвать.
– Ну, и как? – спросил Кирыч, стоя в пижаме в коридоре, где мы, толкаясь, избавлялись от обуви.
– Ой, так весело было! – прощебетал Марк, – Анбилывыбал.
– Стыдно сказать, но было смешно, – сказал я.
– Почему стыдно? – спросил Кирыч.
– Девочки-конкурсантки, конечно, дебилки. Но посмотрел я на этих мужиков, которые, отвестив пуза, в зале сидели. Сидят. Гогочут. Ржут. А над чем ржут?! Над кем ржут?!
– Он напился, не обращай внимания! – сказал Марк.
– Девочки-дурочки хотят корону, хотят, чтобы все сказали «ах». Наивная детская мечта. Очень трогательная, в общем-то. Многие хотят быть принцессами. Даже Марк, вон, поперся на красную дорожку. Блистать.
– Ну, красиво же было! – проблеял тот, – Весело.
– Было смешно, – повторил я, – А смеяться над мечтой стыдно.
– Ты слишком много думаешь. Не надо тебе слишком много думать, – сказал Кирыч и утопал досматривать свои сны.
– Шреклих-щит, – с обидой произнес Марк, уходя к себе, – Взял и все испортил.
– А ты как думал, дорогуша? Красота требует жертв! – кинул я ему вслед, так и не сумев сказать главного.
Нельзя смеяться над мечтой. Это все равно, что детей бить.
Нельзя.
Уж пора было обедать, а липкая сажа все летела мне на голову. Надо мной, стоя под потолком на шаткой стремянке, спрятавшись в потолочной дырке по пояс, мужик в грязной спецовке пытался вернуть в наш офис прохладу.
Он налаживал кондиционер, и у него, судя по жалобному лязгу, не получалось.
Я со вздохом посмотрел в окно.
В моей конторе я устроился возле окна. Мне нравится сидеть у окна, смотреть на людей, проходящих внизу, а еще на дома, с моей верхотуры похожие на детские кубики, а еще на небо – то клокастое, то безмятежно синее, то налитое свинцом – небо разное, но всегда полезное в офисной жизни, зацикленной на скучных делах, на вынужденных заботах – на ленивых айтишниках, на юных практикантках цокающих пород, на многочисленных ломовых лошадях, замордованных и вечно раздраженных, которые день за днем волокут на себе это унылое бремя редакционных забот, которые в предмете («экспертные мнения по всякому поводу») не соображают «ни-фи-га», но умело делают вид, что знают – все, всех и обо всем.
