Поллукс, однако, ничего не рассказал о молодом высоком брюнете по фамилии Дюжапон, который провел целый день в полиции, день, который он вряд ли быстро забудет. Но у него было железное алиби: в то утро он проводил занятия в школе. Просто, расстроенный допросом, он перепутал дату.
Один осведомитель сообщал, что в районе появилась женщина, которая говорит: «Я знаю, что наш президент любит детей, моя дочь — его дочь, и он приезжает к нам каждую неделю». Психопатка. К тому же у нее нет дочери. Банальная история.
Что еще?
Ничего существенного. К какому выводу приходит Поллукс? Все к тому же. Никакого заговора. Случайная кража. Ловкий вор сумел установить почерк автора письма — воры теперь появились во всех слоях общества, — ему скоро надоест эта игра. Либо он сделает ошибку, либо начнет торговаться.
— Допустим. Торговаться с кем?
— Со мной… Может быть, с Клер.
Конечно, не следует исключать попытки вора выторговать какие-то деньги. Возможно, через газету. Но подобный рисунок поведения свидетельствовал бы о враждебности, которая как-то не вяжется с распашонкой, драже и радиошуткой. Слухи, исходящие якобы из одного посольства, представляют большую опасность.
— Вот именно, — кивнул Кастор.
Он стал взвешивать, прикидывать возможную страну, которая могла быть заинтересована в дестабилизации французского президента.
Их прервал генеральный секретарь, принесший срочную телеграмму о перевороте где-то на Среднем Востоке.
— Ну вот, по крайней мере этот оказался дестабилизированным до меня, — сказал Кастор.
Поллукс встал, чтобы оставить президента с его новыми заботами. Они внутренних дел не касались.
— Где Клер? — спросил президент прежде, чем его министр скрылся за дверью.
— Понятия не имею. За ней уже давно не ведется наблюдения.
— А мой сын?
— Мы его ищем.
— Словом, вы ничего не знаете. Прощайте.
И Кастор перешел к делам на Среднем Востоке. Он впервые сказал «мой сын», если только Поллукс хорошо его расслышал.
Прошло двенадцать дней с тех пор, как Клер покинула Париж.
Свои дела в Токио она закончила за неделю. Майк вел себя благоразумно, всем интересовался, пытался понять, чем, в сущности, занимается его мать.
— Японцы хотят спать на твоих простынях и вытираться твоими полотенцами?
— Не все. Но, надеюсь, многие, — ответила Клер.
Чтобы он лучше понял, чем она занимается, Клер набросала ему рисунок на банной простыне и на тонком платке, чтобы он убедился в разнице результата. Тщательно обдуманные, изящные сочетания тонов могли меняться в зависимости от типа ткани. Наконец, приходится еще думать о размерах, витринах, словом, о куче технических проблем, которые надо решать применительно к местной клиентуре.
