Через какое-то время снова зашла Антонина:
– Надевай свою рубаху, пошли.
– Что барыня? – спросила Маша.
– Зла, меры нет. Ковёр в столовой испорчен.
– Ой, я сейчас, – проговорила Маша и выскользнула из флигеля.
Полина осталась одна. Она сняла с себя форменную одежду, облачилась в домашнее платье из отбелённого льна, в котором пришла сюда, и покорно пошла за Антониной.
Маша летела через поле, насколько позволяли её молодые быстрые ноги. Ворвавшись в дом Анны, она не сразу справилась с дыханием, чтобы проговорить:
– Там… Полину… десять ударов… барыня… за ковёр… боюсь… не выдержит.
Анна не стала расспрашивать подробности, как была, кинулась к господскому дому.
Еле переводя дыхание, вбежала на крыльцо, распахнула массивную дверь. К ней кинулся дворецкий:
– Анна? Куда!
Та грозно зыркнула на него, схватила за сюртук, встряхнула старика, который был в два раза легче неё, и тоном, не терпящим возражений, спросила:
– Где барин?
– В кабинете, – покорно ответил тот.
Анна кинулась к кабинету, коротко постучав, но, не дождавшись разрешения, распахнула дверь и, увидев Дмитрия Алексеевича, сидящего за столом, бухнулась на колени посреди комнаты.
– Пощади, батюшка барин! – почти закричала она.
– Анна? Что ты здесь делаешь? Что у тебя случилось? – он встал из-за стола.
– Дочка моя, Полина, только после горячки, работать к вам пришла. Барыня гневаться на неё изволили, наказание дали. Не выдержит девка, ну как горячка снова откроется, помрёт же. А вам какой толк от этого? Накажите меня лучше.
– Что? – Дмитрий гневно сдвинул брови. – И где она?
– На конюшне, – робко проговорила стоящая на пороге кабинета Маша.
Дмитрий быстро вышел из дома, пересёк двор, вошёл на конюшню.
Полина стояла посреди, привязанная за руки к потолочной балке. Стояла, молча, до крови закусив губу. В сухих огромных глазах плескались боль и непреклонность. В стороне находилась Анастасия, брезгливо зажав нос надушенным платком. Степан только что опустил вожжи, проговорив: «семь», и медленно поднял их снова, как раздался грозный окрик:
– Стой!
Все повернулись к входу и увидели Дмитрия. Ноги широко расставлены, глаза гневно блестят.
Быстрым шагом он подошёл к Полине, попытался развязать узлы на руках, схватил нож, услужливо поданный Степаном, разрезал верёвку. Подхватил обмякшее тело девушки. Она обвила его шею, прошептала:
– Димочка! – и потеряла сознание.
С Полиной на руках он быстро вышел из конюшни. Проходя мимо сестры, коротко приказал:
