Ричард был высок, статен, белокур, голубоглаз и прекрасен, как бог Один. Он был денди, мизантроп и сибарит. Он был всегда невозмутим и ленив до полнейшего абсурда… покамест в поле его зрения не оказывался лакей, ворующий столовое серебро. Вообще, Ричард был, как Диоген, разве без бочки. И без философии.
— Говорил же я твоему отцу, Кристофер… — прорычал он с порога.
— Да.
— А твой отец мне: не волнуйся ни о чем, сынок, все равно скоро настанет конец света, и мы все умрем. Нет, не так. Преобразимся куда-то. В райских птичек, что ли? Нет. В ангелов…
— Да.
— В ангелов. С ума рехнуться.
— Да.
— А еще — Мрак, Гибель, Красная Смерть…
— Знаю.
— Все бы еще ничего, туда-сюда, но его лицо… эээ… здравствуй, Гордон. Как поживаешь.
— Если честно, — ответил Гордон хмуро, — ну… мне не очень хорошо.
Ричард приязненно похлопал его по плечу.
— Милый мальчик, нельзя же быть таким впечатлительным. Полюбуйся на свою жену. Виктория совершенно убита горем, но выглядит просто очаровательно. Позволь, Виктория, к прелестной ручке приложиться, выразить тебе мои всегдашние восторги и упоения.
Виктория надменно фыркнула и снисходительно протянула для поцелуя изящную белую ручку, унизанную перстеньками и бриллиантовыми колечками.
— Напомни мне, проказник, в какой раз ты женился, а то я уже слегка сбилась со счета.
— Всего в шестой и, думаю, лучшее ждет меня впереди.
Виктория совсем не разделяла его оптимизма.
— Видимо, нет необходимости спрашивать тебя, как все прошло. Не сомневаюсь, ты проявил себя на высоте.
— А то, — протянул Торнтон, лениво скалясь белыми зубами, — вставил, вдул, вставил, вдул, вставил, вдул, вста…
— Ричард, захлопнись, — велел Кит, аккуратно разливая по рюмочкам спиртное.
— Хорошо, — пророкотал Торнтон, — я молчу, видишь, сажусь… сел и сижу молча, держу рот на замке, ничего не говорю… да что ты, в самом деле, Гордон, хватит киснуть, давай, пей!
Герр Джерсей зажмурился и выпил. Лицо его подернулось мглистым туманом и сизым болотным мороком, и он счел жизненно важным и необходимым немедля поделиться с лордом Торнтоном, а равно и с прочими благородными собравшимися, своими выстраданными нумерологически-конспирологическими теориями.
— А все оттого, что сегодня тринадцатое, — возвестил Гордон с непоколебимой убежденностью, — у меня еще с утра было мрачное предчувствие…
— Тринадцатое? — удивился Торнтон. — Пятница, тринадцатое?
— Нет, понедельник, но все равно ведь — тринадцатое, несчастливое число.
