Договорить ему не удалось: на пороге появился особист.
— Лейтенант Иванов! Почему у вас боец валяется у порога на манер коврика для ног? Это вы намекаете, что командование недостаточно тщательно вытирает ноги?
— Никак нет, товарищ капитан, рядовой Петров ранен вражеским паровозом.
— Ясно. Я вот чего зашел-то… Этого — в госпиталь, а вы, за срыв вражеского наступления, все приговариваетесь к неделе отпуска. К исполнению приступить завтра в шесть утра. Вопросы есть?
Глядя в спину удаляющегося особиста и думая о том, что отпуск в разгар вражеского наступления может быть плохо истолкован другими бойцами РККА, Иванов тяжело вздохнул и пробормотал:
— Вот ведь попали!
На что граф Вяземский, сплюнув сквозь зубы на пыльную тропинку, ответил:
— Да.
А Сидоров подтвердил:
— Верно!
И лишь Петров ничего не сказал, потому что лежал в этот момент в медсанчасти.
Иванов довольно долго ворочался на своем тюфяке, пытаясь уснуть, но получалось с трудом. Вайсберг, уступивший свою палатку Людмиле Константиновне, хотя и не храпел, но как-то противно свистел носом, и этот тихий, прерывистый посвист мешал спать сильнее, чем какой-нибудь богатырский храп. Но в конце концов сон сморил и пограничника.
Сон на войне совершенно иной, нежели в мирное время. На войне сон — это то, чего не хватает больше всего, и даже голод бойцам менее мучителен, чем постоянное недосыпание. К тому же во сне каждый — если повезет, конечно — возвращается в мирное время, где нет никакой войны, есть много продуктов и — главное — где можно, наконец, выспаться от пуза. Вот и Иванову снилось, что война закончилась, его — вместе со всей ротой конечно — отправили в санаторий на берегу моря, и там, в этом санатории, вся рота предавалась безмятежному сну — которому вовсе не мешал грохот штормового прибоя.
И даже когда огромный, как на картине Айвазовского, водяной вал ударил в стену спального корпуса санатория, Иванов не проснулся. Но когда этот корпус вдруг задрожал и начал рассыпаться на отдельные кирпичи…
Иванов открыл глаза. Снова где-то очень близко раздался сильный взрыв, и даже сквозь соломенный тюфяк лейтенант почувствовал, как вздрогнула земля. Дальше лежать смысла не имело, и он — вслед за проснувшимся секундой раньше Вяземским — выскочил из палатки.
— Шестидюймовками лупит — прокомментировал очередной взрыв Сидоров, втягивая голову в плечи.
— Не иначе, теми, что мы вчера на станции видели — добавил Вяземский. — Сколько из там было? Шесть?
