Думает думу, морозы бранит,
Или, как я же, бесплодно мечтает,
Или меня поджидает?
Боже мой! Боже мой!
Поздно приду я домой!
И все-то в нашей общественной жизни возбуждает тяжелое чувство в поэте. И тем тяжелее для него это чувство, что он видит необходимость покориться факту; он не имеет сил бороться с злом, его смущает холодная правда даже чужого беспощадного стиха, как он говорит в послании к И. С. Аксакову:
Когда мне в сердце бьет, звеня как меч тяжелый,
Твой жесткий, беспощадный стих,
С невольным трепетом внимаю невеселой,
Холодной правде слов твоих.
В негодование души твоей вникая,
Собрат, пойму ли я тебя?
На смелый голос твой откликнуться желая,
Каким стихом откликнусь я?
Не внемля шепоту соблазна, строгий гений
Ведет тебя иным путем,
Туда, где нет уже ни жарких увлечений,
Ни примирения со злом.
И если ты блуждал, с тобой мы врознь блуждали,
Я силы сердца не щадил,
Ты не щадил труда, и оба мы страдали.
Ты больше мыслил, я – любил…
[16]И эта любовь, эта поэтическая кротость производят то, что поэт находит в себе силы только грустить о господстве зла, но не решается выходить на борьбу с ним. Самые дикие, бесчеловечные отношения житейские вызывают на его губы только грустную улыбку, а не проклятие, исторгают из глаз его слезу, но не зажигают их огнем негодования и мщенья. Для объяснения наших слов приведем в пример одно стихотворение, которое мы считаем одним из замечательных стихотворений г. Полонского. Тема этого стихотворения – нелепый общественный обычай, по которому женщина любящая и любимая – гибнет в общем мнении, как скоро она отдается своему чувству вопреки некоторым официальностям; тогда как мужчина, бывший виною ее падения, преспокойно может обмануть ее и удалиться, извиняясь тем, что страсть его потухла. Вопль негодования мог бы вырваться у другого поэта, взявшего подобную тему; мрачная, возмутительная картина могла бы нарисоваться из таких отношений человеческого сердца к нелепым требованиям общества. Но вот какие стихи вышли у г. Полонского:
На устах ее – улыбка;
В сердце – слезы и гроза.
С упоением и грустью
Он глядит в ее глаза.
Говорит она: обман твой
Я предвижу – и не лгу,
Что тебя возненавидеть
И хочу, и не могу.
Он глядит все так же грустно;
Но лицо его горит…
Он, к плечу ее устами
Припадая, говорит:
Берегись меня! – я знаю,
Что тебя я погублю,
Оттого что я безумно,
Вообще – незлобием и добродушием веет от всех слов поэта, к кому бы ни обращались они – к благоухающей ли природе, к печальному ли кладбищу, к коварной ли женщине. Даже в своих отношениях к общественной неправде и угнетению он остается так же грустно незлобив, как и в своем сожалении о прошедшей молодости или досаде на дурную погоду. Вот отчего грустные стихи г. Полонского и проходят так часто незамеченными для современных читателей. Нам теперь нужна энергия и страсть; мы и без того слишком кротки и незлобивы; мы не можем довольствоваться теми поэтами, которые, восхищаясь истиной, раскрытой для них, не делают усилия для того, чтобы поставить ее на высоком пьедестале, на вид всем своим собратьям. В стихотворениях г. Полонского мы находим несколько пьес, которые доказывают, что сам поэт сознает это, но, следуя своей природе, не решается выйти из своей сферы и изменить строй своей лиры. Без всякого сомнения, он поступает очень благоразумно, потому что натянутые возгласы о добродетели и то уже сбили у нас с толку нескольких талантливых людей. Не мудрено, что на их дорогу попал бы и г. Полонский; приведенное выше стихотворение «На корабле», так отзывающееся аллегорией, доказывает справедливость этого предположения. Но, к счастию, сам поэт лучше других понял свои силы и, недовольный окружающей действительностью, выразил свой протест против нее совершенно особенным образом. Он нашел свою, особенную действительность, населил ее своими, особыми существами, придал им мысль и страсти, заставил их волноваться, радоваться и страдать по-человечески… И в этом фантастическом мире находит он успокоение и отраду от житейской пошлости, угнетения и обмана. Лучшим примером того, как г. Полонский одушевляет всю природу, может служить шуточная поэма о кузнечике-музыканте (которого, в пику всем грамматикам, он называет кузне
