Впрочем, зачем это я все о себе говорю? Ведь сейчас войдут в претензию систематические литераторы: вот, скажут, нашелся еще господин – взялся внутреннее обозрение писать, а рассказывает, как он на дожде промок. В самом деле, нехорошо, буду лучше говорить о другом и о других. Но ведь вот беда-то, о себе я мог бы рассказать хоть что-нибудь утешительное, так как я человек характера кроткого, довольствуюсь малым и всегда благодушествую, хоть и не доверяю весне нашей. А вокруг меня все как-то такое печальное, недовольное – кто сам собою, кто акциями, кто житейскими неудачами, а кто бог знает чем… Впрочем, может, оно будет даже и кстати для осеннего обозрения, тем более что все, что я хочу теперь припомнить, явно говорит в пользу моего мнения о вреде весенних увлечений и неразумной доверчивости.
Ну вот, например, на дороге между Полтавой и Харьковом встретил я труппу странствующих актеров. Труппа имеет и оседлость, но теперь отправлялась в Полтаву на ярмарку. В числе актеров нашел я, к удивлению, одного из моих бывших университетских товарищей. Он всегда имел страсть к театру, но я знал, что он имел в Харькове обеспеченное место, и никак не думал, что он бросит его для сцены. Однако же бросил. Новой своей обстановкой он не мог быть довольным: все, что читали мы в «Мертвом озере», «Перелетных птицах»{50} и других рассказах и что я считал преувеличенным, оказалось, напротив, хуже{51} действительности. Целый мир грязи, подлостей, интриг, оскорблений и невидных, темных страданий открылся предо мною после разговора с товарищем{52}. Пересказывать подробностей не берусь, потому что не имею на то права; но, чтобы дать понятие вообще о подобных труппах, приведу несколько строк из физиологического очерка, попавшегося мне недавно в «Прибавлениях к Харьковским губернским ведомостям». Автор говорит о временах прошлых и рисует, например, личность антрепренера такими чертами:
Южное небо, сало, деревня и полк взлелеяли антрепренера ***ского театра. Фигура его напоминала толстеньких лысых китайских божков и всегда очень мило и вежливо шныряла между посетителями театра, как бы говоря: «Как я рад, что ваши рубли перешли в кассу». Сильным города никто не умел так услужить, как он. Благодаря этой милой способности публика обязана ему была милыми талантами г-ж А * и Б *. Он держал их единственно из угождения его превосходительству действительному статскому советнику, его высокоблагородию полковнику… Доброта неописанная; и сильные были довольны, А * с Б * были довольны, а если муж находился, то и таковому было тепло! Услужливость антрепренера доходила до того, что он даже отдавал свой театр
