Все это в их воображении сливалось как-то в одно целое, и мечты их до того мне прискучили, что я решился из блаженной весны неведения вызвать их к суровой осени практического взгляда (читатель не забывает, что я пишу все только об осени, в противоположность
весне моего товарища, которой негодность я уже доказал).
– Помилуйте, – возражал я, – чем же вы тут восхищаетесь? Что Одессу будут мостить – это дело не новое. Не знаю, как раньше, а тридцать пять лет тому назад ее точно так же мостили и точно так же возбуждали всеобщие радостные надежды. Еще Пушкин в «Евгении Онегине» говорит об этом… Неужели вы не читали Пушкина?
– Как же не знать – за кого вы нас принимаете, – возразил один из собеседников, наиболее увлекавшийся. И он прочитал наизусть:
В году недель пять-шесть Одесса
По воле бурного Зевеса
Потоплена, запружена,
В густой грязи погружена.
Все домы на аршин загрязнут,
Лишь на ходулях пешеход
По улице дерзает вброд;
Кареты, люди – тонут, вязнут,
И в дрожках вол, рога склоня,
Сменяет хилого коня…
– Эта картина как будто вчера написана, – заметил другой, – исключая разве вола в дрожках… Мы осенью каждый день раз по двадцати повторяем эти стихи.
– Ну, вот видите, тридцать пять лет было все то же; и еще, значит, тридцать пять лет может остаться то же.
– Нет, уж вот вы в этом ошибаетесь: тогда никаких мер не принималось против зла, а теперь они принимаются очень деятельно. Уж мы видим груды камней на улицах, мощенье начинается серьезным образом. Вот посмотрите – скоро будет совсем другое.
– Ах, боже мой, какой вы странный, однако, человек. Как же вы это полагаете, что во все тридцать пять лет ничего не было предпринято для улучшения проезда и прохода по одесским улицам? А еще живете здесь! Да я вам могу указать десятки статей и извещений об этом за одно последнее десятилетие. Вы скажете, что то были меры несерьезные; ну, а теперь что же особенного делается? Ведь на улицах накидан и приготовлен для работ все тот же мягкий камень, которым и прежде мостили… Ведь не граниту вам привезли из Финляндии… Вы сами же говорите, что камень этот через два месяца истирается… Впрочем, что вы восхищаетесь, я этим не удивлен; во все времена были люди, способные к безграничному восторгу пред всяким началом, не ожидая конца.
– Однако же при Пушкине не восхищались, а бранили…
– Как так? Значит, вы не дочитали у Пушкина конца описания… Как же, помилуйте, – ведь оно оканчивается таким образом:
Но уж дробит каменья молот,
