Другой случай, только уже в забавном роде, пришлось мне самому видеть недавно на одной из станций между Владимиром и Нижним. Приехали мы в мальпосте, и едва остановились лошади, как нищие уже окружили экипаж. Внутри брика сидел толстый купец; вылезая, он задел карманом своего сюртука за ручку дверцы, а в руках у него был узел с чем-то съестным и бутылка; никак ему нельзя поправиться – ни в ту, ни в другую сторону, – иначе разорвешь сюртук; он и остался на весу, опираясь локтями на дверцу… В это самое мгновение перед ним являются двое нищих – не увечных, а погорелых, – потом еще баба с ребенком, потом старик какой-то, и все четверо, отвесив низкий поклон, затягивают: «Господин милосливый! заставь за себя вечно бога молить» и пр. Купец злится, а они ему кланяются и тянут. И ни ему самому не вздумалось попросить их помочь ему слезть, ни им не пришло в голову прежде высвободить человека из затруднительного положения, а потом уже попросить у него милостыни. Купец их выругал и прогнал, а потом кликнул ямщика, возившегося около лошадей, и попросил его отцепить карман…
Говорят: «Общественная благотворительность развивается, и скоро нищих не останется вовсе». Отрадная перспектива! Жаль только, что необходимое условие ее то, чтобы великодушные благотворители сами разорились. Достанет ли у них на это великодушия – вот в чем я сомневаюсь, хотя и есть господа, полные до сих пор весенней доверчивости и убежденные, что непременно достанет.
Впрочем, я не сомневаюсь в одном: для удобства господ, привыкших к комфорту жизни и не любящих видеть отвратительные картины бедности, непременно найдется какое-нибудь средство удалить от их глаз докучливых нищих, как и всякого рода другие неудобства. Мне самому пришлось на одной станции встретить господина еще молодого и, по-видимому, без всяких отличий; он лениво вошел в комнату и повелительно крикнул: «Лошадей!» – «Вашу подорожную-с», – почтительно проговорил смотритель. «Спроси у челаэка», – обиженным тоном отвечал молодой господин. Смотритель обратился к шедшему сзади прилизанному человечку пожилых лет, но получил тот же гордый ответ: «Спроси у человека». Вслед за тем вошел ямщик – просить на водочку; барин с изумлением обратил взгляд на своего товарища; тот засуетился (он был, по-видимому, чем-то вроде Расплюева{45} при барине), крикнул на мужика, выругал смотрителя, зачем пускают, велел обратиться к человеку и наконец сам стал вытуривать ямщика и исчез вместе с ним за дверью… Барин повертелся и удостоил заговорить со мной: «Славная дорога здесь; это шоссе?» – «Помилуйте, какое шоссе: меня так разбило, едва дышать могу». – «Странно, – протянул барин, – а мне сказали, что от Полтавы до Харькова есть уже шоссе… А впрочем, дорога все-таки хороша; и шоссе не нужно». – «Да вы в своем экипаже?» – «Mais oui, – возразил он мне, подняв вдруг голову, – а вы?» – «Я – в телеге». Господин протянул: «А-а!» – и презрительно отвернулся, очевидно упрекая себя, что вздумал заговорить со мной… Ну, разумеется, этакой господин, не знающий даже, по чему он едет, огражден своим воспитанием, настроением, Расплюевым и «челаэком» от всякой возможности видеть по дороге что-нибудь неприятное.
