Время шло, отмеряемое глухим звоном часов. Против ожидания, никто не явился нарушить трудолюбивое бдение Жана Морейля.
В четыре часа ночи окоченевшие и унылые Лионель и Обри собрались было снять осаду, когда вдруг услышали собачий лай, который несколько минут настойчиво и гневно приближался к ним, потом резко оборвался.
— Подождем немного, — посоветовал Обри.
Они подождали и вскоре, различили тень, движущуюся вдоль зданий. Свет фонарей позволил им узнать в этой тени бродягу, вышедшего из особняка в половине одиннадцатого.
— Вот так штука! — процедил сквозь зубы Обри.
Человек шел прямо на них. Доверчивый к этому часу ночи, когда весь Париж уже спит, он не прятал больше лица в воротник пиджака, Он приближался с каждым шагом, храня в походке какую-то особую, нахальную грацию.
Две пары уставившихся на него сквозь листву глаз подстерегали тот момент, когда можно будет отчетливо видеть его черты… Это мгновение наступило… К величайшему своему изумлению, Лионель и Обри узнали это лицо, но не узнавали его выражения.
Это был Жан Морейль, а чем нельзя было сомневаться, но Жан Морейль с бегающими глазами и испитым лицом, Жан Морейль, которого неведомый внутренний огонь освещал каким-то ложным светом.
Лионель схватил Обри за руку.
Они видели, как этот странный человек украдкой вошел в дом, бесшумно открыл дверь, осторожно переступил порог и исчез…
— Вот тебе и раз! — воскликнул Обри.
Во всяком случае, окна наверху все еще светлыми стрелами прорезывали темноту ночи. Одно из этих окон открылось, щелкнули ставни, и на каменном балконе появился апаш с папироской в зубах. Он появился только на мгновение и вернулся назад в дом, снимая с себя по дороге пиджак.
Потом вышел снова, все еще продолжая курить, но одетый в более изящное домашнее платье, облегающее его стройную фигуру. Он прислонился к откинутой ставне и загляделся на звезды, держа папиросу с изящной манерой клубмена. В тонком его профиле, который выделялся в полосе теплого света, не осталось и следа от прежнего неприятного выражения. Жан Морейль снова сделался самим собой.
Он ушел. Свет погас. Граф де Праз и его сообщник вышли из своего убежища. Когда они очутились на некотором расстоянии от дома Жана Морейля, Обри, все еще ошеломленный тем, что видел, спросил:
— Что все это значит, господин граф?
— Все очень просто, — ответил Лионель с отвратительной, торжествующей улыбкой.
— Просто?
— Ну да, просто и объяснимо! Это называется раздвоением личности!
