Теперь, когда они только-только в полной мере обрели своего мальчика, они не могли потерять его! Так просто не бывает! Так не должно быть! Это всё неправильно! Это всё — какая-то страшная, нелепая ошибка! Это только сон, который скоро закончится!
Но сон не кончался, и надо было что-то делать. Хотя Адамис с Иветтой никогда раньше не видели смерти, они с помощью какого-то внутреннего чувства поняли, что Агапэ навсегда покинул этот мир. Оставить его пустую оболочку лежать в доме они не могли — было слишком мучительно осознавать, что это уже не их сын. Наконец они решили, что будет лучше, если они выроют яму и предадут его плоть земле.
Иветта ничего вокруг не видела от слёз, когда в последний раз целовала своего мальчика, Адамис же не мог даже плакать от сковывающей грудь боли. Тяжелее всего было ему закрывать по-прежнему живые глаза Агапэ перед тем как опустить его тело в яму.
Но вот прощание с сыном закончилось, яма была зарыта, и пора было возвращаться в опустевший дом. Их души были такими же пустыми, как и жилище. Они и не знали, что весь смысл их жизни, всё, ради чего они дышали и боролись, заключалось в их сыне, в их Агапэ. Теперь им было уже всё равно, что будет с ними дальше, и будет ли вообще что-нибудь. Мир как-то сразу полинял и одряхлел. Он был похож на старую тряпку, которая уже ни на что не годна, и её можно только выбросить на помойку. Мир обманул их ожидания, не оправдал надежды, подвёл, когда им так нужна была помощь!
«Зачем, зачем всё это было нужно?» — раз за разом повторял Адамис свой вопрос, но ответа на него найти не мог.
«Его больше нет, его больше нет!» — вертелась в голове Иветты одна-единственная фраза, вытеснившая все остальные мысли.
* * *
Они продолжали жить по инерции, даже не заметив, что Лавочница с Магазином, Горец со Стойкой и Проповедник с Кафедрой куда-то исчезли. Еда в доме почему-то всё не кончалась, а больше ничего им не требовалось. Они не разговаривали, не смеялись, даже не плакали; ни на что не надеялись, ничему не верили, никого не любили. Сердца их окаменели и не чувствовали больше ни боли, ни радости. Глаза потухли, и в них отражался только бесцветный, пустой и бессмысленный мир, медленно разлагающийся изнутри, теряющий последние капли жизни. День проходил за днём, но ни вовне, ни внутри них ничего не менялось. Всё такая же пустота, всё такой же мрак, всё такая же безысходность…
Но вот однажды, когда Иветта на автомате брела по лесу, ни о чём не думая, ничего не желая, она вдруг увидела, что сквозь привычный плотный полог небесных облаков пробивается маленький лучик света. Он казался таким живым и ярким на фоне всего остального выцветшего и застывшего мира, что она остановилась и невольно стала следить за ним. А лучик вёл себя действительно необычно — он словно бы раскрашивал и оживлял всё, к чему прикасался. Вот он пробежал по кроне дерева, и пыльно-серые иголки вдруг стали ярко-изумрудными и на них засверкали крошечными брильянтиками капельки росы; вот упал на какой-то невзрачный цветочек, и тот превратился в роскошную бардовую красавицу — ослепительно-прекрасную на фоне других блеклых цветов и трав; вот высветил торчащий из земли уродливый бурый корень, и он окрасился в сочный янтарный цвет и стал похож на застывшего перед прыжком невиданного зверя.
