Наконец появился Пострадаль, перевязанный эскулопом, и вся компания села за ужин, который начался с трех супов различных цветов: первый — вегетарианский, второй — пейзанский, а третий — гурманский. Затем они полакомились жарким с двумя соусами: первый — с почками (нераспустившимися), второй — с мускатным орехом. Попутно осушались кубки. Тут подоспело второе жаркое, и, поскольку оно было сильно наперчено, делать нечего, — пришлось осушать дополнительные кубки; завершилась трапеза усахаренными фруктами и прочими усладостями. Правда, на прилегающих к таверне улицах царил голод, но что поделаешь, надо же было закончить обед как положено!
— Мой юный друг, — сказал герцог виконту де Голодрань, — не доводилось ли вам слышать о благородном сеньоре Жиле де Реце, маршале Франции?
— Как же, как же, мессир!
— Он был моим соратником на войне! И стал маршалом Франции в двадцать пять лет. Что вы об этом скажете?
— Скажу, что это прекрасный возраст для маршала.
— Не правда ли! А знаете ли вы, что с ним теперь приключилось?
— Я слышал, будто его заключили в тюрьму.
— Верно, и даже собираются обезглавить.
— Это меня безмерно удручает, мессир.
— Так вот, мой юный друг, знаете ли вы, зачем я покинул свой замок с д’ожноном и собираюсь провести несколько дней в столичном городе Париже?
— Мне это неизвестно, мессир.
— Так вот, мой юный друг, я собираюсь испрашивать у короля помилования маршала. Я полагаю, что негоже поступать так с освободителем Франции. Неужто оттого, что он поджарил на вертеле парочку младенцев, нужно забывать, какие услуги оказал он своей стране?!
— Ах, не говорите так громко, мессир, общественное мнение настроено весьма неблагосклонно к маршалу.
— Плевать! Я все равно поеду к королю.
— Куда же, мессир?
— Как это куда? В Париж, разумеется!
— Но короля там нет.
— Что за шутки! Неужто короля нет в его Луврском дворце, вход в который охраняет его недремлющая стража? Так где же он?
— На берегах Луары.
— Ну вот, стоило трудиться и освобождать столичный город Париж от годдэмов, чтобы король туда потом ни ногой!
— Мессир, я никогда не позволю себе критиковать нашего короля Карла, седьмого по счету, носящего это имя.
— Ну а я себе позволю! Я ведь герцог и имею полное право быть казненным на виселице о восьми столбах. И я прямой потомок Меровингов, а это значит, что Капеты мне в подметки не годятся[44]. Что он себе воображает, этот Капетишка! — без нас да пастушки Жанны (не будем забывать о пастушке!), без нас, повторяю, здесь до сих пор хозяйничали бы англичане. А посему я лично нахожу весьма предосудительным тот факт, что король не находится в своем столичном городе Париже, когда я пожаловал к нему сюда собственной персоной.
