Йолант хлопает по столу поаккуратней, стараясь не опрокинуть укропную настойку. К жесту он присоединяет слово:
— Ну что вы тут все — безмозглые, что ли, не доходит до вас, что я хочу сказать?!
— Мы все прекрасно поняли, — говорит Бертранда, — только все равно это идиотство.
— Да ты поразмысли хотя бы минут пять, напряги мозги! В один прекрасный день, например, в одна тысяча девятьсот восемнадцатом году, некие люди подписали перемирие…
— Ну, предположим.
— …и это засняли киношники. В тот день данное событие было новостью, а потом, после, теперь, к примеру, оно стало историей. Ясно, нет?
— Нет, — говорит Люсет. — Никак не выходит: потому что эти твои новости — ты их видишь не в тот момент, когда дело происходит. Ты видишь их иногда неделю, иногда две недели спустя. Есть даже такие кинотеатрики, где тебе покажут Тур де Франс в ноябре месяце[38]. Так вот, при этих условиях — в какой же момент новости становятся историей?
— Да тут же, сразу! Тотчас же, presto subito[39]! Телевидение — это новости, которые застывают, как желе, и становятся историей. Сделано — сказано.
— А когда еще не было телевидения, — спрашивает Сигизмунда, — не было, значит, и истории?
— Вот видишь, — говорит Люсет, — тут тебе и крыть нечем.
— Может выпьете еще укропной настойки? — предлагает Сидролен.
— Ну а ты, папа, — говорит Ламелия, — ты что об этом думаешь?
— Я? У меня телевизора нет.
— Знаем, знаем, — говорит Бертранда, — потому-то мы и объясняем Ламелии, что тебе следовало бы подарить ей телевизор. Так она будет меньше скучать.
— Да, но ведь она думает только о том, как бы ей заняться любовью, — возражает Сидролен.
— По телевизору, — говорит Люсет, — любовью никогда не занимаются.
— То есть вообще никогда не занимаются, — говорит Йолант.
— Как вы глупы, — говорит Бертранда, — это ведь потому, что его смотрят ребятишки.
— Ты своим позволила бы смотреть сколько хочется? — спрашивает Сигизмунда.
— Только то, что просвещает, — отвечает Йолант. — Особенно новости. Так они узнают историю Франции и даже всеобщую историю.
— Это как же? — спрашивает Люсет.
— А вот так: ведь сегодняшние новости — это завтрашняя история. По крайней мере именно ее им предстоит учить в школе, поскольку они уже будут ее знать.
— Вот умора! — говорит Сидролен. — Мне кажется, вы пошли по второму кругу, все это я уже как будто слышал.
— И однако, — возражает Люсет, — то, что здесь говорилось, не каждый день услышишь. Не думаю, чтобы вам часто доводилось послушать рассуждения на столь высоком философско-моральном уровне.
