Россияне и Шведы, одни с веселием, другие с гордостию, шли как братья, Воеводы и воины, на торжество редкое в летописях мира. Царь велел знатным чиновникам встретить Князя Михаила: народ предупредил чиновников; стеснил дорогу Троицкую; поднес ему (2 Марта) хлеб и соль, бил челом за спасение Государства Московского, давал имя отца отечества, благодарил и сподвижника его, Делагарди. Василий также благодарил обоих, с слезами на глазах, с видом искреннего умиления. Казалось, что одно чувство всех одушевляло, от Царя до последнего гражданина. Москва, быв еще недавно столицею без Государства, окруженная неприятельскими владениями, смятенная внутренними крамолами, терзаемая голодом, и ввечеру не знав, кого утреннее солнце осветит в ней на престоле, законного ли Венценосца Российского или бродягу, клеврета разбойников иноземных – Москва снова возвышала главу над обширным Царством, простирая руку к Ильменю и к Енисею, к морю Белому и Каспийскому, – опираясь в стенах своих на легионы победоносные, и наслаждаясь спокойствием, славою, изобилием; видела в Князе Михаиле виновника сей разительной перемены и не щадила ни его смирения, ни его безопасности: где он являлся, везде торжествовал и слышал клики живейшей к нему любви, естественной, справедливой, но опасной: ибо зависть, уже не окованная страхом, готовила жало на знаменитого подвижника России, и раздражаемая сим народным восторгом, тем более кипела ядом, в слепой злобе не предвидя, что будет сама его жертвою!
Еще не спаслось, а только спасалось отечество – и Князь Михаил среди светлых пиров столицы не упоенный ни честию, ни славою, требовал указа Царского довершить великое дело: истребить Лжедимитрия в Калуге, изгнать Сигизмунда из России, очистить южные пределы ее, успокоить Государство навеки, имея все для успеха несомнительного: войско, доблесть, счастие или милость Небесную. Но судьба Шуйского противилась такому концу благословенному: не в его бедственное Царствование отечество наше должно было возродиться для величия!
