— Трудно, очень трудно по нынешним временам обработать тысячу хольдов, — сказал он. — Цены на наш товар волочатся по земле, как зад у лягушки, а на промышленные товары вскочили до самых облаков. Вот взял я кредит, обязался вернуть из выручки с пшеницы. Однако пшеница стоит сейчас не тридцать шесть, а шесть пенгё, а расходы на нее прежние.
Он потыкал палкой землю, которая тоже была прежней, ибо рожала так же, как в те годы, когда пшеница стоила тридцать шесть пенгё.
— Но вся беда от этих негодяев. То и дело бастуют. Прибавь да прибавь им поденную плату. Им и дела нет, что у меня доходы упали.
Он погрузился в свои размышления и уныло покачал головой. Потом вдруг заговорил:
— Зимой я им задал, подкузьмил этих мерзавцев. Зимой в усадьбе у меня три с половиной человека переделали все дела.
— Как так?
— Да так. Великолепно... Осенью запахали землю, посеяли пшеницу, рожь... А остальное в руках божьих. Лишнюю скотину я продал... Корму было мало, а я еще не сошел с ума, не стану кормить скот покупным сеном. С весны скотина дешевле, чем была осенью, вот я и куплю, сколько мне надо. Выбирай любую, да лучшую. А зимой и троих работников хватало, чтоб ходить за скотиной и чистить конюшни.
Я взглянул на него с недоумением. Стало быть, этой зимой тысяча хольдов кормили всего только троих людей!
— А что это за полчеловека, о котором ты сказал давеча?
— А... — улыбнулся мой друг. — Это инвалид... Есть у меня один инвалид... В прежние времена он у меня батрачил еще ребенком... А как провели эту самую земельную реформу, мы, хозяева, могли спасти свою землю только тем, что заключали бессрочный договор с каким-нибудь инвалидом. Кто брал к себе инвалида, тому оставляли столько земли, чтоб доход от нее мог прокормить одну семью. Вот я и приютил инвалида — и тем самым спас шестьдесят хольдов... Да и ему повезло, теперь жизнь несчастного калеки обеспечена... У него была одна нога, и он был стопроцентный.
Шестьдесят хольдов за одного инвалида! Недурная сделка.
Мы проходили мимо громадного хлева для волов, мне бросился в глаза какой-то странный домишко. Это была глинобитная мазанка; даже крыша ее снаружи была обмазана глиной. Я подумал, что это погреб для хранения картошки, моркови или пшеницы. Но на крыше торчала и даже дымилась труба.
— Что это такое? — спросил я.
— Здесь инвалид живет, — ответил хозяин. — Инвалид.
— Можно мне к нему заглянуть?
— Пожалуйста.
В лачужку вела крохотная дверца, такая низкая, что войти можно было только согнувшись. Внутри оказалось два крохотных помещеньица, малюсенькая прихожая и кухонька, большую часть которой занимал очаг и ушат с помоями.
