Впрочем, какое там «легче». Фактически, мы существуем лишь по привычке, за три года превратившись в машины для выживания. Все. И выживаем теперь чисто автоматически. Мы обречены, и сколько еще удастся прожить – в конечном итоге неважно. У нас никого не осталось кроме друг друга. Семьи, друзья, работа – это все в прошлом и никогда не вернется. А тех, кто еще жив, может не стать в любой момент. И когда один из нас уходит, каждый из оставшихся чувствует, будто не стало частицы его самого. И продолжает жить с тем, что осталось. Без причины и особой надежды – автоматически.
– Леша, ты сказать нам ничего не хочешь? – прервал наконец молчание Кудлач.
– Хочу, – я бросил в костер кусок фанеры. – Половина из вас решила уйти. Рискнуть, как те два обормота мне сказали. Ну, пусть пока постоят в охранении, рисковые. Другая половина колеблется. Я даже не буду спрашивать, кто за какое решение. Оставаться в городе – смерть. И уходить – смерть, только быстрая. В общем, смерть и там и там, но есть еще один вариант. Промежуточный.
– Что, без смерти? – насмешливо спросил Завьял.
– С ней. Без нее варианты три года назад закончились, – теперь усмехнулся я. – Этот вариант – его Глеб предложил, незадолго до того, как погиб. Я до сих пор не говорил вам, потому что план Глеба казался мне безумием. Он и сейчас кажется мне безумием, но не большим, чем уходить в никуда по реке.
Я замолчал. Я не знал, как им об этом сказать.
– Что за план, Леша? – помогла Варя. Она встала, обогнула костер, присела возле меня на корточки и взяла за руку. – Ты говори, пожалуйста, что бы там ни было.
Я оглядел ребят. На меня с нетерпением и надеждой смотрели двенадцать пар глаз.
– Сначала вопрос, – начал я. – За три года нами уничтожено десять марсиан, так? Кто может вспомнить, как они подыхали, эти десять?
– Да чего тут вспоминать, – угрюмо сказал Кудлач. – На двоих стена рухнула. Пока они под обломками возились, мы их гранатами забросали. Один в реку свалился, этого уже из автоматов добили. Ну, а с остальными повезло. Что-то у них с защитой оказалось, не выдержала броня-то. Или что там вокруг них такое.
– Без разницы что, – сказал я. – Очкарики говорят, что скафандр, а может, у марсиан тела такие. В общем, пуля их не берет и осколки тоже. Как правило. Только из этого правила за три года было семь исключений. И каждое из них случалось, когда марсианин сам нарывался: блокировал наших и попадал под плотный огонь с близкой дистанции.
