Ну, нет, мелькнуло что-то в самый первый момент, но потом — полнейшее разочарование, безмолвие и равнодушие, ужас и кошмар.
Впрочем, с другой стороны, он ведь и не искал большого успеха, а чисто спортивное любопытство, в общем, удовлетворил: лет шестнадцать-семнадцать девчонке — по телефону казалась старше, — ну симпатичная вроде, даже, может, красивая, пусть, в этом полумраке не очень-то разберешь, какая она, но сразу видно, что зелень зеленая, в школу небось еще ходит, а мнит о себе Бог знает что.
— А это, значит, ваш дом?
— Да, это, значит, наш дом.
— А окна ваши на этой стороне?
— Седьмой этаж, пятое справа, мое личное.
— Это… рядом с балконом? Без света?..
На столь очевидное она не сочла нужным даже кивнуть, и он покладисто замолк, утешаясь мыслью, что имеет дело с ребенком, который ужасно хочет выглядеть старше своих юных лет. Это же, кстати, становилось и забавным: нянчиться так нянчиться — прекрасная отмычка!
— Простите, а рядом с вашим чье окно? С балконом?
— Мамино.
— Тоже не спит? Волнуется, наверно?
— Ужасно. Футбол по телевизору. Кубок чемпионов.
— Кто с кем?
— Наши с иностранцами.
— Ах да, точно. Сегодня все говорили об этом. А мама за кого фанатеет?
— Мама не фанатка. Просто патриотка.
— Понятно. Значит, за наших.
И вдруг — аж волосы встали дыбом: из темноты, откуда ни возьмись, ужасающе стремительно возник и подлетел какой-то черный клубок и чуть ли не вспрыгнул на скамейку, завертелся внизу, засопел, заскулил… «Ваф?!» Черный пудель, что ли?!
— Тихо, тихо, Чино, не пугай дядю, — спокойно, по-хозяйски, заговорила она, как видно, не просто со знакомым, а именно со своим собственным пуделем. — Дядя и так всего боится, понял? Иди, гуляй, малыш, я скоро позову, не волнуйся. Гуляй, Чино.
Пудель недоверчиво выслушал ее, посмотрел на дядю-незнакомца — умные глазки сверкнули из глубины нестриженной морды — и быстро-быстро потопал прочь.
Вот оно что-о! Она, значит, вышла прогуливать этого Чину, а все остальное сбоку припека?! Та-ак…
— Что? — пробасила она вызывающе весело. — Разочарованы?
— Вообще-то… — усмехнулся, покачал головой. — Не ожидал.
— А никто вас не держит, между прочим.
— Да ничего, ничего, посижу.
— Зачем же такие одолжения? Идите.
— Вы так думаете?
— Конечно! Давно пора.
Он, будто бы колеблясь, посмотрел в сторону, откуда пришел, в дебри-потемки, вздохнул:
— Нет.
— Почему же «нет»?
— Там темно, страшновато.
— А здесь?
— А здесь — светло.
— Ну как хотите.
— Благодарю.
— Не стоит благодарности.
