— Окуджавы? Да, я читала…
Ничего себе! Опять не ожидал. Ведь он сам прочитал когда-то лишь по наводке отца: в романе герой — блистательный пианист, но не профессионал, а дилетант, поскольку потомственный князь или граф, или кто-то там, уже забылось. А впрочем, ей, наверно, тоже подсказали: там такая тонкая любовь…
— Слушай… — Она улыбалась, постепенно, еще с одышкой, приходя в себя. — А ты знаешь… ну вот, опять — слушай…
— Слушай, правильно, делаешь успехи.
— Ты знаешь, почему я приехала к тебе?
Он удивился такому неожиданному переходу, но не подал вида:
— Почему? — спросил беспечно.
Она — немного разочарованно как бы:
— Я думала, ты знаешь… Я тоже не знаю… То есть я знаю, но… это какое-то колдовство. По всем правилам, я не должна была этого делать ни под каким видом. Ты — колдун…
У него закружилась голова, и он напомнил:
— А я тебя предупреждал…
Она кивнула:
— Да, я помню…
И — не в силах пошевелить даже пальцем — послали друг другу губами — без рук — воздушные поцелуи, вложив, хотя и не без иронии вездесущей, в эти веселый звуки — «Пц!.. — Пц!..» — всю свою нежность, и оба как бы даже слюнку проглотили, отлично помня родниковую прелесть настоящего поцелуя.
Дыхание мало-помалу успокаивалось.
Но подниматься из таких удобных, случайно найденных позиций не хотелось.
Скатиться на пол — еще куда ни шло, но вставать — не-ет.
Пауза, сама собой возникшая, дала им еще минуту отдыха.
Глаза их закрылись, с болью сомкнулись уставшие веки — все-таки страшно не выспались, — но о сне и не думалось: какая-то удивительная внутренняя радость заставляла их постоянно улыбаться даже с закрытыми глазами.
Вдруг среди прочего ему вспомнилась Инна и почему-то именно то, как она говорила довольно часто, что он ее обязательно бросит.
Впервые после того, как это действительно случилось, он подумал и подивился: неужели она так четко читала его подноготную? — а уж он, казалось, так искусно юлил, изворачивался!
И невольно, по аналогии перескакивая мыслью в сегодня, в сейчас, порадовался за себя: как же далек он теперь от того позорного и мучительного двоедушия!..
И вдруг — из чистого любопытства и глупого озорства — сморозил:
— Слушай… Ты не боишься, что я тебя брошу?..
Не открывая глаз, он почувствовал на себе ее удивленный взгляд и ехидно затаился.
Но неожиданно услышал:
— А ты?..
— Что — я?.. — открыл глаза, не понимая.
— Ты не боишься, что я тебя брошу?..
Он так и замер с раскрытым ртом. Потом хмыкнул:
— Ноль один. Я как-то не думал об этом. Спасибо, что напомнила.
