— Ну предположим… — ответил, несколько недоумевая.
— Странно… — словно раздумывал вслух Хрусталев.
— Мне тоже странно…
— А у меня есть новости… — то ли хвастая, то ли просто информируя, сообщил Хрусталев.
— Расскажи, поделись…
— А если заскочу?.. — спросил Хрусталев.
— Давай…
И — гудки…
— Интриган проклятый, — радостно проворчал он, бросая трубку, и пояснил: — Друг мой, однокашник, Женька Хрусталев. Тоже сачок порядочный. Может, заскочит, грозился…
Он почему-то ужасно обрадовался этому звонку и, наверное, был бы рад в эту минуту любому звонку и любому голосу — ну разве только кроме Инны, и то неизвестно. И вспомнил неоконченную тему:
— А вот мама твоя что-то не звонит. Надо подсказать ей номерок-то. Пусть знает, где ее единственная пропадает. И с кем.
— Подскажем, подскажем. Ох и попадет же тебе от нее.
— За тебя, что ли?
— За меня. Испугался?
— Хэ! Еще посмотрим, кто кого испугался.
— Посмотрим. Номерок-то ей известен. Жди суровой кары.
— Отку-уда?!
— Оттуда. Я оставила записку, уходя, и там — твой номер.
— Так ты оставила…
— Конечно. Иначе бы ее хватил удар, а мама у меня одна.
— Логи-ично. А чего ж она не звонит?
— А я уже сама звонила, будила на работу.
— Когда?! Ну че ты врешь-то?
— Ты дрыхнул в это время, милый.
— Так-та-ак… И что ты ей сказала — где ты?
— Сказала — у тебя.
— А она что?
— Сказала, что убьет тебя, посадит за решетку и взыщет алименты.
— Ло-ожь! — закричал он в восторге и бросился к ней на диван. — Клевета-а!
— А суд установит! — кричала она, отбиваясь.
— А я скажу — пьян был, не помню!
— А вскрытие покажет!
Последний довод сразил его, и, хохоча остатками сил, он качнулся расслабленно и вдруг прямо лоб в лоб по касательной.
— А-ай! — застонала бедняжка, хватаясь за ушиб обеими руками.
— О-ой! — вскрикнул он, тоже держась за свой лоб, но в ужасе за нее: ему-то вроде было не очень больно, а вот ей-то, несчастной, каково? — Прости, прости, пожалуйста, прости дурака! Давай скорей полтинник приложим, слышишь?
— «Полти-инник», — передразнила она, морщась от боли и потирая рукой ушиб. — Теперь и сотней не откупишься!..
— Не вели казнить! Дай гляну, где больно… — Он взял ее голову в руки, прильнул губами к тому месту, куда она повелительно указала своим пальчиком, потом подул на ушиб, притворно поплевал и успокоился: — Ну все, жить будешь, а до свадьбы заживет.
— Да?.. — немного еще постанывая, но уже и улыбаясь, она вдруг села почти как ни в чем не бывало и вздохнула, напуская на себя серьезность. — Ну слушай… Вот видишь, уже и говорю, как ты: слу-ушай.
