— Готово, — объявила она.
И только тогда он будто бы очнулся от музыки, молча взглянул на поднос, перешел к своему месту на диване, сел и взял свою чашку.
— Не обожгитесь, — напомнила она с усмешкой. — И не дуйтесь, не дуйтесь, я больше не сержусь.
Это было очень мило с ее стороны, но не совсем понятно, что же именно она ему прощала — историю с кофе или нарциссизм?
— Спасибо, — осторожно сказал он, на всякий случай имея в виду и то и другое, и вдруг, пробуя кофе, слегка обжегся все же, рассмеялся, фыркнул, поперхнулся и жутко закашлялся.
Слава Богу, она не растерялась, испуганно забарабанила кулаками по его спине, больно, вообще-то, но зато и отлегло, проскочило, полегчало.
— Все-о… — прохрипел он, пыхтя, отдуваясь и утирая слезы. — Спасибо… Ох…
— Мама рассказывала: какой-то дядька вот так же поперхнулся и умер.
Он опять рассмеялся: на этот раз обошлось без осложнений.
Она продолжала с улыбкой:
— Мама пугала меня этим в детстве за столом, и я тоже, как вы, смеялась.
— А вы… — Откашлялся, отдышался. — Вы часто бросаете маму ночью?..
Она удивленно посмотрела на него и тут же, потемнев, замкнулась:
— Нет. Не часто. Впервые. А что?..
— Ну… — пытаясь оправдать нелепое любопытство, — я хотел сказать… наверно, теперь жалеет, что отпустила вас, волнуется, не спит, естественно…
— Нет, она спит и ничего не знает.
— Вы уехали без спросу?
— Да…
Вот этого почему-то не ожидал.
— А отец у вас… есть?..
— Есть. Они разошлись с мамой, когда мне было пять лет. Еще вопросы будут?..
— Вы меня не поняли, — сказал он в сильнейшем смущении. — Я ничего не имел в виду… Извините…
И, досадуя на себя, взялся за чашку, резко поднес ко рту, пригубил неосторожно и опять обжегся немного, а потом и глоток в тишине получился ужасно громкий, дурной, — в общем, все было плохо.
Но, к счастью, он, кажется, убедил ее. Во всяком случае, она вдруг задумалась о чем-то своем и наконец вздохнула, оттаивая:
— Папа, папа… Приходил ко мне по воскресеньям… В зоопарк водил, в кино — на утренний сеанс… Молодой еще был — двадцать пять… А разошлись — потому что он тогда нечаянно влюбился, а обманывать не умел и не хотел. Правда, мне он во всем признался гораздо позже, когда мне исполнилось четырнадцать, я училась в девятом. Почему-то он уверен был, что я смогу его понять. Но к тому времени и там у него — крах… А из всех женщин… он мне сам это сказал тогда же… из всех женщин одна я у него и была, и есть, и буду, — так он говорил… И чем дальше я отхожу от него — естественно отхожу, он понимает, — тем сильнее он… — не договорила. И, помолчав, грустно-грустно улыбнулась: — Папка мой бедный…
