— А где ты был?
— Слушай, ты как робот в справочном: «Ждите ответа, ждите…»
— Нет, — ледяным тоном. — Я тебя последний раз спрашиваю: «Где ты был?»
— Последний? А робот может бесконечно: «Ждите ответа, ждите…»
Короткие гудки в трубке он принял как должное, почти равнодушно.
Пусть, пусть она узнает его без прикрас, пусть лопнет ее терпение, и пусть она сама поворачивает дело, как ей вздумается, надоело маскироваться.
Но только он поднялся с пола и, потирая ушиб на коленке, отковылял к дверям, включил полный свет — опять звонки.
— «Ждите ответа», — прогундосил он в трубку, с отчаянным легкомыслием возобновляя свою злую, подлую игру.
— Перестань, пожалуйста, — устало попросила Инна. — Что случилось?
— Ничего не случилось.
— А почему не позвонил?
— «Ждите ответа».
— Володя, милый, не нужно. Я серьезно.
— Я тоже серьезно.
— Почему ты не позвонил?
— «Ждите ответа».
— Ну, Вовка, я прошу-у тебя!.. — прямо крик души, который наконец-то образумил его.
Какой позор! Какая мерзость! Ведь сам же во всем виноват и сам же — подлая натура — издевался над ни в чем неповинной женщиной. Ну что за чертовщина такая? Что за тупик? Уродство! Ну скажи ты прямо, скажи! Ведь измучился, сам себе стал противен! Ну хватит же, хватит!..
— Извини, — пробурчал он и со вздохом присел на подлокотник.
— Пожалуйста, — отозвалась Инна удрученно, с укором, но уже смягчаясь. — Так что там у тебя?
— Я сам не знаю, Ин… Правда… — Свободной рукой полез в карман куртки за сигаретами — вытряхнул одну из пачки на стол.
— А почему ты не приехал?
— Не смог…
— А почему не позвонил?
— Сначала не туда попал, а потом… — Спичек ни в куртке, ни на столе не оказалось, раздраженно сломал сигарету в пальцах, просыпал табак на газету. — Знаешь… длинная история.
— Но все-таки?..
— Ну, видишь ли, я подумал… лучше не звонить сегодня, а тем более — с моим настроением — приезжать.
— Почему?..
— Ну… я не знаю… — промямлил неопределенно и вдруг с ужасом почувствовал в себе холодную решимость сейчас же, немедленно все выложить как есть. — Понимаешь… Ты прости меня, Ин… если можешь… но я… я…
И вдруг тихий-тихий, замирающий голос Инны:
— Не любишь?.. — словно пропела. — Совсем?..
И решимости его как ни бывало.
«Да нет», — хотел он сказать, имея в виду, что это и вправду преувеличение — «совсем», потому что дело ведь не в «совсем», а в том, что он уже больше не может «не совсем», ему стыдно это «не совсем», мучительно, и… ну как сказать? — «не совсем» даже хуже, чем «совсем», хуже именно своей размытой неопределенностью, оно ужасно, потому что обоих держит в постоянном напряжении, вынуждает к недомолвкам, опутывает ложью!..
