Здесь обнаружился принеприятнейший факт: молодых аристократок не учили утрамбовывать вещи, а Карри арию Корсач к хозяйству не допускали вообще. Девочка поджимала губы, беззвучно споря с упрямой одёжей, совсем несдержанно фыркала и украдкой мечтала пнуть ногой какой-нибудь камень. Ей оставалось только радоваться, что от избытка чувств по поводу нового гардероба, она натянула на себя сразу две рубахи и самые тёплые штаны, чем немало разгрузила поклажу. Кирх, оставленный присматривать за охраняемой, пока два здоровых гроллина по обычаю предков делали каменный холм, долго и терпеливо следил за её потугами, потом резко встал и без единого слова сложил её сумку. Корсач оставалось только удивляться его проворству и умению. Правду, вслух этого девочка не выразила, чувствуя себя неловкой неженкой и стесняясь даже сделать комплимент суровому воину.
— Вам не понравилось платье? — как-то странно и немного грустно спросил Кирх, увязывая горловину сумки.
— Что Вы… — Каринка неожиданно смутилась. — Просто оно… в сумке и без того не много места, я не уверенна, что не буду доставлять вам беспокойство.
— Вы просто дивно выглядите в нём, — невурлок уже доставал наряд. — Если пожелаете, я могу сложить его к своим вещам, а по прибытию вернуть Вам.
— Благодарю, — девочка зарделась от неожиданной похвалы и учтивого предложения и привычно присела в церемониальном поклоне, который в её исполнении всегда выглядел удивительно изящно.
Кирх не менее благородно склонился в ответном, казалось, с таким же заученным автоматизмом, что и юная Корсач. Девочка не оставила этот жест без внимания, но и назойливо расспрашивать не решилась.
Владомир, измученный больной ногой и бессонной ночью, казалось, придремал возле гроллинских сумок их каменным сторожем. Карина осторожно положила рядом свою сумку. Она, хоть боле и не являлась пленницей своих телохранителей, повсюду ощущала цепкий взгляд невурлока и опасалась даже делать попытки куда-либо отдалиться.
Голоса в голове не было слышно, и отвыкшие уже от самостоятельности мысли как-то растерянно сновали в пустоте. И их снование, хотя и не отдавалось звоном, но выглядело настолько убого, что девочка почувствовала к себе презрение. Это ощущение искренне поразило юную Корсач, и она с ужасом осознала всю бесконечную убогость своего познания. Ведь если бы её знания были обширнее, то, возможно, не случилось бы ни нападения на циркачей, ни этого унизительного путешествия, ни самой встречи с зелёной мордой. Каринка вдруг поняла, что все её уроки, все бесконечные нотации и занятия никак не могут помочь ни ей, ни её спутникам в реальной жизни. Она абсолютно не приспособлена к приключению, даже такому неудачному, как это.
