— Я знаю, что случилось на базе, — сказала она. — Я читала ваши показания. Все на самом деле так было?
— Вы же сказали, что взяли отпуск.
— Это дело для меня особое. Вам не пора?
— В списке есть еще одно имя. Оливия Маркел.
Она взглянула на статью:
— Вижу. И что она?
— Ее отец был вашим напарником.
На осознание того, что я сообщил, у нее ушло несколько секунд.
— У Клода была дочь? Он никогда про нее не рассказывал.
— Это было давно. Задолго до вашего знакомства.
— Я не понимаю. Какое это имеет отношение… ко всему?
— Они все были вместе, — сказал я. — Те люди с базы и Клод. Они были вместе с тех пор, как это случилось…
— Но Гэннон… — Она задумалась. — Гэннон убил Клода.
— В конце концов убил. Когда мы с Винни выяснили, что они сделали с теми пятерыми, Клод, по-видимому, хотел, чтобы Гэннон сознался.
— Откуда вы это знаете?
— У вас в Канаде есть что-нибудь вроде американской пятой поправки к конституции? Насчет самооговора…
— Давайте говорите.
— Я должен быть в вас уверен.
Она смотрела на меня целую вечность. Где-то в глубине дома старинные часы пробили девять раз.
— Рассказывайте!
И я рассказал ей все. Когда я закончил, она устало прикрыла глаза.
— Рано или поздно об этом узнают, — сказала она. — Кто-нибудь да отыщет эту связь.
— Может быть. Но вы не обязаны никому сообщать.
— Так вы за этим приехали? Рассказать мне правду о Клоде? А что это меняет?
— Все. Это все меняет. Он нарочно оставил вас на базе. Вам больше не в чем себя винить.
— Я понимаю, о чем вы. Но…
— Почему вы здесь? — спросил я.
— Что вы имеете в виду?
— Я про дом. Тут все как полвека назад.
— Когда я взяла отпуск, я приехала сюда. — Она посмотрела на потолок, словно внутренним взором окинула весь дом. — Это место много для меня значит, но теперь я думаю, может, пора с ним что-то делать.
— У меня было то же самое, — сказал я. — Только это были хижины моего отца.
Она поставила локти на стол, подалась вперед и пристально на меня посмотрела:
— Знаете что? В одном вы были правы — на работе больше никто не смотрит мне в глаза.
Вот этого я и ждал — когда она пододвинется поближе. Вроде бы ерунда, каких-то несколько сантиметров. Но мне было достаточно. Я наводил новый мост над новой пропастью, может быть, самой глубокой из всех. Новый мост, новый шаг — обратно к человеческой жизни.
Снаружи завывал ветер. Там было холодно и темно.
— Вы через это прошли, — сказала она.
— Да, — кивнул я. — Но мне пришлось проделать весь путь в одиночку.
Она продолжала смотреть на меня:
