— Ну, маменька, теперь и у нас как у добрых людей, — стряхивая с платка пшеничные остья и поправляя волосы, делилась Михайловна своей радостью со свекровью. — Кладь-то уж выше прясла! А уложена-то, посмотрела бы ты, как браво. Ох и дядя Ермоха! Умелец он.
— Это господь его прислал к нам, не иначе, — вздохнула старушка, фартуком вытирая потное лицо, — узрел он, милостивец, слезы наши да молитвы сиротские, вот и прислал. Ты бы хоть обстирала его, рубаха-то на ем с грязи сломилась.
Невестка и ответить не успела, в избу входили "мужики" — Ермоха и Мишка, не менее матери радехонький, что и он уже работник всамделишный. И вот вся семья за завтраком. Макая горячим колобом в сметану, Ермоха одобрительно кивнул:
— Спасибо, хозяюшки, уважили работников! Страсть люблю колоба!
— Кушай, батюшка, кушай на здоровье, — старушка придвигала к нему поближе миску со сметаной, подливала чаю.
Ермоха даже вспотел от обильного, горячего угощения, однако о деле не забывал и, вытирая кушаком потное лицо, напомнил Мишке:
— Ты, Миша, коней-то сгоняй на речку, напои да сенца им подкинь. А я ишо почаюю.
Покончив с чаепитием, Ермоха достал из кармана кисет, но, прежде чем закурить, спросил:
— Грешен человек, балуюсь табаком, привык. Как оно у вас, можно ли?
— Кури, батюшка, кури, — махнула рукой бабушка, — сынок-то мой, где он теперь, господь его знает, тоже курильщик. Бывало, соберутся к нам друзья его, накурят, не продохнуть! Даже и зимой дверь открывать приходилось из-за дыму ихнего.
— Сегодня ишо раза два съездим по снопы, — закурив, попыхивая дымом, заговорил Ермоха, — а завтра разок съездим, и больше уж не придется.
Хозяйка, чуть не выронив стакан из дрогнувшей руки, молча, с тревогой во взгляде уставилась на старика.
— Не придется, — продолжал Ермоха, не замечая встревоженного вида хозяйки, и еще более напугал ее вопросом: —С хлебом-то как живете? Есть мука-то намолотая?
"Уезжать собрался, плату потребует", — ужаснулась хозяйка, глаз не сводя со старика; еле выговорила изменившимся, робким голосом:
— Мешок… один есть пшеницы, да муки квашни на две.
— Тогда так мы сделаем: три воза уложим в кладь, а четвертый измолотим, чтобы мешка четыре добыть и смолоть, пока водяные мельницы не стали. А то как вы зимой-то будете с молотьем?
У хозяйки отлегло от сердца, ослабевшие руки опустились на колени, лицо ее медленно наливалось краской.
— Ты чего это, Маша? — забеспокоилась свекровь, заметив, что с невесткой что-то неладно.
