– А кто?
– Отец наш.
Слова прозвучали обыденно. Как будто Джим предлагал ему вместе помолиться вслух. Отец наш, сущий на небесах. Дошло до Боба не сразу. Он повернулся к брату.
– Неправда. За рулем сидел я, мы все это знаем.
– Не сидел ты за рулем. – Мокрое лицо Джима в одночасье сделалось старым и сморщенным. – Ты сидел на заднем сиденье вместе со Сьюзи. Вам было четыре года, вы ничего не помните. А мне было восемь. Почти девять. В этом возрасте уже многое запоминается. – Джим стоял, привалившись к стене, и смотрел вдаль. – Обивка у сидений была синяя. Мы с тобой ссорились, кто поедет спереди. Он сказал: «Ладно, Джимми, сегодня ты рядом со мной, а близнецы позади», и пошел к калитке. Я тут же сел на место водителя, хотя мне миллион раз это строго-настрого запрещали. Я делал вид, что рулю по дороге. Нажал сцепление… – Он еле заметно покачал головой. – И машина покатилась вниз по склону.
– Ты пьян.
– Я сразу запихнул тебя на переднее сиденье, мама еще из дома не успела выбежать. А сам перелез назад – задолго до приезда полиции. Мне было восемь, неполных девять, и вот какая хитрость. Разве не удивительно? Прямо как девочка из фильма «Дурное семя».
– Джим, ты это сейчас выдумал?
– Ничего я не выдумал. И я не пьян. Сам удивляюсь, я ведь столько выпил…
– Я тебе не верю.
Усталые глаза Джима глядели на Боба с жалостью.
– Конечно, не веришь. Но ты ни в чем не виноват, Бобби Берджесс.
Боб посмотрел на бурлящую реку, на каменные глыбы, застывшие на берегу. Все было ненастоящим, искаженным, безмолвным. Даже шум реки пропал, словно Боб с головой ушел под воду, и все звуки стали глухими.
– Почему ты говоришь это сейчас? – спросил он, по-прежнему глядя вниз, на реку и пустой двор.
– Потому что больше не могу молчать.
– Прошло пятьдесят лет, и ты вдруг больше не можешь молчать? Чушь какая-то. Я тебе не верю. Уж извини, нашел время распускать сопли! Мы здесь, чтобы помочь Сьюзан. У нас и без твоих истерик забот хватает. Господи, Джимми, приди в себя!
Братья теперь стояли лицом к лицу под буйным ледяным ветром. Джим больше не плакал. Он выглядел бледным, больным и старым.
– Ты ведь шутишь? – спросил Боб. – Это ведь у тебя такие шутки охренительно смешные? Ты меня правда напугал.
– Я не шучу.
Джим осел на цементный пол, прислонившись спиной к стене. Локти у него лежали на согнутых коленях, руки безвольно повисли.
– Знаешь, каково это? – Он взглянул на Боба снизу вверх. – Каково смотреть, как идут годы, а ты все не можешь заставить себя признаться. В детстве я все думал, скажу сегодня же. Вот приду домой из школы и прямо так и скажу все маме. Подростком думал, что напишу письмо и подброшу маме перед тем, как уйти в школу – чтобы дать ей время переварить новость. И в Гарварде я все еще собирался отправить ей письмо. Но бывали дни, много дней, когда я думал, нет, это сделал не я. – Джим пожал плечами, вытянул ноги. – Вот просто не я, и все.
