Фото: Константин ЧУБЕНКО
Режиссёр и педагог Павел Любимцев поставил в Московском театре сатиры "Ночь ошибок" Оливера Голдсмита. Старинный английский фарс вернул зрителю то, чего ему по нынешним многотрудным временам так не хватает, - беззаботный жизнерадостный смех.
Мировая драматургия может лишь сожалеть о том, что Оливер Голдсмит ушёл из жизни так рано: в прозе и эссеистике он успел намного больше. За сочинительство для сцены принялся лишь незадолго до смерти, и, как знать, отпусти ему судьба больше времени, пожалуй, Шеридан, Бомарше и Скриб нашли бы в нём весьма и весьма серьёзного соперника. Но сложилось так, как сложилось – из-под пера самого остроумного ирландца своего времени вышла только одна законченная комедия – игривая, хулиганистая и[?] совершенно не злая. По части обличения нравов эпохи «промышленного переворота», когда на смену идиллической сельской Англии пришла промышленная Британия, мистер Голдсмит мог хоть кого за пояс заткнуть – его памфлеты разлетались как горячие пирожки. Но театр, по его глубокому убеждению, был тем местом, где человек мог заглянуть на солнечную сторону жизни, позабыв на время о дождях и туманах, среди которых ему приходится существовать.
Как многие, кому довелось прожить полную лишений и отчаяния жизнь, Голдсмит знал цену незлобивому смеху, когда тот, над кем подшутили, и сам готов рассмеяться вместе со всеми. В «Ночи ошибок» умники не обличают дураков, поскольку в ней нет ни тех, ни других: каждый персонаж в свой черёд попадает в нелепую ситуацию, а это вполне в человеческой природе. Вот чем, судя по всему, мила режиссёру эта пьеса. Зритель устал от депрессивных нокаутов, в которые его с завидной регулярностью отправляют нынешние ниспровергатели от театра в заботе о его, зрительском, благе. И «Ночь ошибок» – антидепрессант из разряда сильнодействующих.
Спектакль получился нарядным и праздничным. Сдержанная чёрно-белая графика старой усадьбы с огромными часами в центре (сценография Андрея Беликова) добавила сияния наивной пышности туалетов (художник по костюмам Евгения Мирошниченко). Малая сцена обжита как «театр в театре»: милые перешёптывания персонажей со зрителями, без которых немыслима пьеса XVIII столетия, ткут невесомую атмосферу игры, которую зал принимает с детской радостной непосредственностью.
Два столичных щёголя отправляются в английскую глубинку за невестами, и недоразумения начинаются, вопреки названию, задолго до наступления ночи.
