– Вспомни послание Чарльза Ньютона: «Где хромой пойдет, больной встанет, мертвый будет жить вечно», – на память воспроизвел я. – А вдруг это означает, что локулус может возвращать к жизни? Мы просто вернемся с профессором и попробуем на нем!
Папа резко побледнел:
– Джек, ты собираешься играть с жизнью и смертью.
– А для смертных нет игры опаснее, – заметил Канавар.
– Мне нечего терять, – вмешался профессор Бегад. – Если я умру здесь, на этом все закончится. Моя жизнь потеряет смысл. Но если моя жертва приведет к локулусу, это будет означать, что я жил не напрасно. Прошу вас. Это наш шанс.
Он долго и внимательно посмотрел на каждого из нас. Никто не произнес ни слова. Торквин издал совершенно нехарактерный для него звук, нечто среднее между хрипом и чихом, и, отчаянно моргая, уставился куда-то вдаль.
Бегад взял руку Торквина:
– Мой верный помощник, несмотря на наши неисчислимые различия, я знаю: тебя мне будет не хватать больше всего. Ты ведь не подведешь меня?
Здоровяк кивнул; даже под его густой бородой было видно, что его лицо потемнело и будто окостенело. Все так же молча он поднял кресло и зашагал по ступенькам вверх.
– Моя госпожа, – обратился Бегад к бывшей прорицательнице, говоря так громко, как только это было возможно в его состоянии. – Я отдам вам свою душу при двух условиях. Первое – что вы позволите моим друзьям сопровождать меня. И второе – что вы гарантируете их возвращение в добром здравии.
– Все могут войти, – ответила Скилаки, – но не выйти, если только…
– Только что? – спросил Касс.
Бывшая прорицательница метнулась вперед, сжала подбородок Касса и одним движением запястья заставила его повернуться к ней затылком.
После чего у нее отвалилась челюсть. Буквально.
Подобрав ее и приладив на место, она сказала:
– Я слышала об отметине, но вижу ее впервые. Ты, мой мальчик, получаешь право свободного прохода.
– Из-за лямбды? – уточнил Касс.
– Скилаки, она есть у нас троих, – объявил я.
– В этом случае ваша отметина откроет вам путь назад, – сказала Скилаки. – Но никому более.
Папа вышел вперед и сжал мое запястье:
– Вы сошли с ума, если думаете, что я отпущу их одних! Я его отец!
Профессор Бегад коснулся его руки:
– Он должен, Мартин. Ты сам это знаешь. Ты хочешь, чтобы твой сын жил? Выбери мою смерть, не его.
Папа открыл было рот, чтобы ответить, но закрыл, так ничего и не сказав. Казалось, время остановилось, пока мы все смотрели на него. В том числе и Скилаки.
Я почувствовал, что хватка его пальцев ослабла. И затем он медленно их разжал. В его глазах, полных слез, застыло отчаяние.
