Подруга была более снисходительна.
— Те, кто вращается около королевы, понимают, что она всегда должна выглядеть превосходно. И следят за этим. Это их работа.
— Интересно, что же она приобрела?
— Может, бриллиантовое ожерелье? — ответила, зевая, подруга. — Ну да ладно. Пора идти прислуживать королеве.
Жанна навострила ушки.
— Бриллиантовое ожерелье? Какое ожерелье?
— Ну то, которое Бёмер сделал для дю Барри. Одна из наших фрейлин нечаянно подслушала разговор королевы с принцессой Ламбаль. Они говорили о нём. Такого ожерелья нет нигде в мире. Оно сияет как самый большой канделябр! Попроси кардинала, пусть купит его для тебя.
Это была расчётливо пущенная стрела: Жанна Ламотт вспыхнула.
— О чём ты говоришь! Такие женщины, как ты, всегда подозревают других в грехах, свойственных им самим. Ладно. Мне тоже пора. У меня встреча с мадам де Прованс. Она так добра ко мне. Если бы ты только знала, то умерла бы от зависти. Прощай!
Довольно захихикав, она засеменила на высоких каблуках по коридору. Её собеседница повернулась к другой подруге, находившейся в комнате:
— О том, что творится в апартаментах мадам де Прованс, она знает столько же, сколько известно мне о том, что происходит в покоях короля. Невестка короля — такая же шлюха, как Ламотт! Хотя, может, не совсем. Но сколько она знает о лосьонах для лица и средствах для мытья головы — уму непостижимо.
Дверь в коридор затворилась.
Ламотт была уже далеко. Она упорно шла следом за Бёмером. Её женская наблюдательность говорила, что этот человек совсем не похож на удачливого торговца, которому удалось продать бриллиантовое ожерелье или другую дорогую вещь. Он явно пребывал в каком-то странном оцепенении и, может, был даже не в своём уме.
Ламотт с интересом следила за ним, покуда старик не исчез из поля зрения. Всё могло быть ценным уловом. Она свернула в коридор, ведущий к апартаментам королевской невестки, точно рассчитывая место, где должна остановиться и повернуть назад, делая вид, что только что вышла из её личных покоев. Вдруг кто-то её заметит.
Случайный встречный непременно подумает: «Эта женщина, должно быть, птица высокого полёта. Она вышла от её высочества. Кто же она такая?»
Такая мысль была очень приятна.
Жанна Ламотт вознеслась на пене мутных революционных волн ещё до грозного шторма. Эта странная личность вошла в историю не только мошенничества, но и в историю Франции. Как же могла эта неприметная женщина устроить такой грандиозный скандал, нанести такой сильный удар по престижу королевской власти, причинить столько страданий французской королеве? Это удивительно! Она не могла похвастаться ни родовитым происхождением, ни воспитанием, ни учёностью, была дамой невежественной и к тому же очень жадной. Её поразительная наглость объяснялась только её природной сообразительностью и умением держать нос по ветру — больше ничем. В этом ей никак нельзя было отказать, как и в твёрдом убеждении, несмотря на ряд горьких разочарований, что можно ловить рыбку в мутной воде, если только удочка окажется в нужной руке. То есть в её собственной. Она всегда несокрушимо верила только в себя.
