Старик протянул правую руку.
– Я скажу вам, кто вы такой, – произнес он, – вы негодяй, мой милый: безрассудный, жестокосердный негодяй и бродяга. Я провел с вами час. О, поверьте, я чувствую себя опозоренным. А вы ели и пили за моим столом. Я уже устал от вашего пребывания. День наступает, и ночные птицы должны садиться на свой насест. Хотите идти впереди или сзади?
– Как вам угодно, – отвечал поэт, вставая. – Я верю в вашу суровую честность. – Он с задумчивым видом осушил свой кубок. – Я хочу добавить, что вы были очень умны, – сказал он, постукивая пальцами по лбу, – но годы, годы! Ум одеревенел и ревматизмы…
Старик пошел впереди него с гордым видом. Вильон следовал за ним, насвистывая, засунув руки за пояс.
– Да помилует вас Бог, – сказал сеньор у двери.
– Прощайте, папаша, – отвечал поэт, зевая, – большое спасибо за холодную баранину и вино!
Дверь заперлась за ним. Брезжил рассвет над белыми крышами домов. Морозным, неприветливым утром начинался день. Вильон постоял и смело вышел на середину улицы.
– Старый дурак! – подумал он. – Да и кубки-то его вряд ли особенно дорогие.
