– Извините, я пойду вперед, – сказал старик, покончив с этим. Он повел поэта наверх, в большую комнату, которая согревалась печкою с древесным углем и освещалась висячей на потолке лампой. Украшений было мало; на буфете, впрочем, находилась золотая посуда. Вильон заметил еще несколько фолиантов и полку с оружием между окон. По стенам висели красивые ковры с рисунками, изображавшими в одном месте распятие Христа, а в другом пастухов и пастушек у бегущего ручейка. Над камином помещался фамильный герб.
– Садитесь, пожалуйста, и извините, что я вас оставлю ненадолго. Сегодня я один дома, и если вы хотите есть, мне надо самому раздобыть что-нибудь для вас.
Как только хозяин вышел, Вильон вскочил с кресла, на которое он, войдя, опустился и принялся осматривать комнату с вороватой кошачьей страстностью. Он взвешивал на руке золотые кубки, перелистывал фолианты, ощупывал щит фамильного герба и материю на мебели. Он поднял занавески у окон и увидел, что в окна вставлены дорогие цветные стекла с рисунками, насколько он мог рассмотреть, воинственных сюжетов. Затем он встал посреди комнаты, сделал глубокий вздох и, задерживая его, с раздутыми щеками, оглядывался кругом, поворачиваясь на пятках и как бы запоминая каждую особенность этой комнаты.
– Семь золотых блюд, – сказал он, – если бы их было десять, я бы рискнул… Прекрасный дом и прекрасный старик-хозяин. Да помогут мне все святые!
Услыхав шаги возвращавшегося по коридору старика, он снова бросился в кресло и со скромным видом стал греть ноги перед печкой.
В одной руке хозяин держал блюдо с кушаньем, в другой – кувшин вина. Он поставил блюдо на стол и знаком предложил Вильону придвинуться к столу; подойдя к буфету, он взял с него два кубка и наполнил их вином.
– За ваше благополучие! – сказал он, степенно чокаясь с Вильоном.
– За наше знакомство, – отвечал поэт, становясь смелее. Простой человек из народа с большим уважением отнесся бы к любезному старому сеньору, но Вильон слишком зачерствел; он слишком высмеивал всегда важных бар и считал их такими же негодяями как самого себя. С прожорливостью набросился он на мясо, а старик, откинувшись назад, смотрел на него со спокойным любопытством.
– У вас на плече кровь, сударь, – сказал он.
Монтиньи должно быть, тронул его окровавленной рукой, когда Вильон выходил. Он выругал про себя товарища.
– У меня нет никакой раны, – пробормотал он.
– Я и не думаю этого, – спокойно возразил хозяин. – Участвовали в какой-нибудь драке?
