неведома.
Что мы знаем о смерти?
О, если б что-нибудь знали! ( 12 )
Вечный сон…
Так порой называют смерть. Что может быть более далёкое от истины, чем подобная аналогия? Сон — и смерть. Жизнь — и ничто… Нет, нет, вечный сон — если таковой, конечно, существует — есть как раз та скрытая, невидимая форма внутренней жизни, которая единственно возможна — о, если бы только она была возможна! — после смерти. Может быть, вечный сон и есть обратная сторона бессмертия души? Быть может, бытие бессмертной души в мире внешних объектов сопряжено с инобытием вечного сна в мире внутреннего «я»? И единство то нерасчленимо? Ибо свет возможен только как противоположность тьмы…
Все мы ходим под Богом. Под нашим, общим Богом. И судя по тому, что мир погряз в пороке, зле и страданиях, наш Бог ещё не умер. Сновидения — лишь эпизоды в Его жизни, ещё недосуг Ему обратить Свой божественный лик — навечно, а не время от времени — к единственному Своему творению. Лишь со смертью Его приидет на землю истинное Царствие Божие.
Лишь смерть способна соединить Меня, Бога, с миром Моих грёз — на веки вечные. Может быть, тогда мир-сон приоткроет Мне тайны свои?..
Дикая мысль вздыбилась в моём мозгу: входя в мир сновидений, не встречу ли я там Бога, как одно из своих творений?
Лента Мёбиуса….
В полдень монарший указ был обнародован, а уже к вечеру во Дворец Каземата потянулись толпы оговоренных в указе лиц: кто добровольно, кто — под усиленной стражей. Голан Первый величественно восседал на троне, справа от него мельтешил Вислоухий, полукругом вокруг трона расположились вновь избранные высшие сановники государства. В руках Голан нетерпеливо вертел титановую спицу. Вскоре Палата Церемоний наполнилась толпой явившихся пред светлое око монарха толстунов, вызванных для расправы. Огромный зал не мог вместить всех, и потому большая их часть осталась ждать своей участи вне Палаты. Изловленный у самых границ Империи бывший монарх и кучка его приспешников жались в тени громадной колонны слева от трона. Чуть поодаль сгрудились мрачные анархисты, вызывающе вели себя коммунисты, смело смотрели в глаза монарху пацифисты. Судейские чиновники испуганно озирались по сторонам, не ведая грядущего; их напудренные парики и чёрные мантии казались жалким и бутафорскими. Десятка два палачей невозмутимо, скрестив руки на груди, стояли у самых дверей в залу. Вход в Палату Церемоний охранял усиленный наряд дворцовой стражи.
Голан поднялся и обвёл толпу надменным взглядом.
