— Ха-ха-ха! — гремел он, катаясь по бетонному полу в приступе истерического веселья и разбрызгивая пролитый нашатырь. — Ты всё тот же, Вислоухий. Готов гадить даже в святая святых моего Дворца! Ох, держите меня, я сейчас лопну от смеха…
Сначала тихо, застенчиво, только слегка похихикивая, потом всё более и более расходясь, Вислоухий принялся вторить своему Господину, и вот уже оба — Повелитель и его Тень — в две глотки вопили, брыкались, носились, кувыркались, орали разухабистые песни своего преступного прошлого…
— Пей, Вислоухий! — благим матом визжал Голан, вливая в жадную утробу слуги одну бутыль за другой. — Я угощаю! Сегодня мой день!
Они быстро опьянели и вскоре затихли меж стеллажей с изрядно поредевшими запасами аммиака, в луже из спирта, пополам смешанного с мочой, потрясая низкие своды Камеры Жизни хриплым храпом.
Первым очнулся монарх. Его колотил озноб, от одежды несло какой-то вонючей гадостью. Факел чадил, наполняя помещение мутным чёрным дымом. Он был зол и угрюм, нутро настоятельно требовало новой порции зелья. Высосав из десятилитровой стальной канистры добрую половину (стеклянную бутыль он не решился взять в дрожащие руки), Голан с остервенением пихнул ногой бесчувственное тело Вислоухого. Тот застонал и, не просыпаясь, осыпал Голана мерзкой бранью.
— Вставай, ублюдок, — прохрипел монарх и двинул слугу вторично по его толстому заду. — От тебя несёт, словно от кучи дерьма!
Вислоухий сел. Его нещадно мутило, большая, словно качан капусты, голова билась в приступе похмельного синдрома.
— Где это я? — Его единственный глаз таращился по сторонам, скудный умишко пытался восстановить цепь предыдущих событий.
— В сортире у Господа Бога, — зло огрызнулся Голан. — Поднимайся же, смерд, не заставляй ждать своего монарха!
— М-м-м… — промычал Вислоухий, икнул и схватился за голову. Обрывки воспоминаний постепенно внесли некоторую ясность в его атрофированный мозг. Он встал, пошатнулся и снова упал. Странный чмокающий звук донесся до Голана.
— Ты что, спятил?
Распластавшись, Вислоухий лакал ещё не успевшую испариться жидкость прямо с пола.
— Свинья, — с омерзением скривился Голан и двинул слугу в третий раз.
Вислоухий поднялся и, шатаясь, пошлёпал к выходу.
— Плохо мне, Голан, ох, плохо, — проблеял он. — Сейчас меня…
Он вдруг скрючился и весь подался вперед. Его обильно вырвало.
— Обожрался, сволочь, — уже без злости, даже с какой-то отеческой лаской, произнёс Голан. — На, выпей!
