— Ты боишься, что я скажу такое, что тебя смутит. Ничего, нас никто не слышит. По-моему, ты похож на ученого.
Из двери «Вигвама», неподалеку от столика Вислы, вышел доктор Берэн. Он глубоко втянул в себя воздух, постоял, глядя на пик Тручас, потом заметил Вислу и подошел к нему.
— Не могу понять, зачем вы сидите в таком пекле, как Вашингтон, когда у вас есть возможность жить здесь, — сказал Берэн. — Я побывал в Вашингтоне во время войны. Ужас!
Висла кивнул. Он едва посмотрел на Берэна, но отложил газету, когда тот сел рядом, и чуть-чуть подвинул к себе чашку с кофе. Выпрямившись, он повел глазами сначала в одну, потом в другую сторону, как бы оценивая окрестный пейзаж с точки зрения восхищенного Берэна. Затем он взглянул прямо на Вейгерта, который сразу умолк.
— Отхожее место мира, не правда ли? — вдруг сказал Висла. — Однако, там засели враги.
— Какие враги?
— Наши враги — это невежество, равнодушие, апатия, а также подозрительность. Орудие этих врагов — армия. И главный штаб их находится в Вашингтоне.
Берэн улыбнулся и покачал головой.
— О нет, мистер Висла, такие враги не имеют главных штабов. Скорее филиалы, и не только в Вашингтоне, а всюду.
К столику подошел официант, и Берэн заказал завтрак.
— Конечно, если вникнуть в дело, — говорил Вейгерт своей девушке, не спуская глаз с Вислы, — то теперь он уже не физик, а кулуарный деятель. А в свое время он делал чудеса. Это он ставил самые первые опыты, подтвердившие возможность расщепления. Он был одним из тех, кто возглавлял атомные исследования с самого начала.
— Как же борются с этими врагами? — спросил Берэн Вислу.
Висла пожал плечами.
— Я вот все думаю о двух людях, носящих одну и ту же фамилию — Мэй. И сейчас они не выходят у меня из головы. В газетах пишут и о том и о другом; один сидит в тюрьме, другой — в конгрессе. Вы знаете Алана Нэнна Мэя? Получил десять лет за то, что выдавал русским какие-то сведения о ядерных исследованиях. Что он там мог выдать, понятия не имею, разумеется, ничего важного; чтобы делать бомбы, в стране должна быть достаточно крупная промышленность, а это ведь не тайна, которую можно выдать. В общем, он в тюрьме, а английские ученые — и кое-кто из здешних, конечно, и живущие в других местах — стараются опротестовывать приговор. Я их не осуждаю. Этот Алан Мэй — я его знаю, здесь он никогда не бывал, мы встречались в Чикаго и других городах, — он, разумеется, злоупотребил доверием. Его побуждения очень любопытны — глубокий идеализм, надежды на мир между нациями, вера в научное значение его работы. Это очень опасно, чрезвычайно опасно в сильном человеке и крайне раздражает в слабом. Конечно, его следовало засадить в тюрьму, но, конечно же, приговор опротестован.
