— Я эти стихи читал когда-то и вот сейчас подумал о том, что в этих стихах нет того, о чем вы говорили… Я хочу сказать, у Теннисона сказано, что вот держишь в руке цветы, и если б только постичь… но дело-то не в этом. Сами цветы ничего не скажут, надо знать, что хочешь выяснить, правда ведь?
Мисс Оливер рассмеялась.
— Да, конечно, но за вопросами дело не станет. Есть еще столько, о, столько неизвестного, что нам предстоит разгадать. Да ты и сам знаешь.
— Да, знаю, но я говорю о другом. Не находятся ли ответы на все вопросы здесь, вокруг нас, не ждут ли они, чтоб мы на них натолкнулись, — вот, что я хочу сказать. Может, самое главное — знать, о чем спрашивать?
— Да, пожалуй, можно считать и так. — Однако мисс Оливер пришла в некоторое замешательство. — Впрочем, мне кажется, необходимо знать, что было сделано прежде, — понимаешь, все ответы на прежние вопросы, — если хочешь правильно определить свою цель. Разве не так?
— Да, знаю, — повторил Луис. — Но вы нам рассказывали, что настоящие открытия возникают не из собирания фактов, хотя и это необходимо. Но потом надо истолковать эти факты и правильно поставить следующий вопрос. То есть, надо либо поставить вопрос, либо сделать опыт, но так, чтобы вроде как прыгнуть вперед. Понимаете, что я хочу сказать? Надо сделать что-то такое, чтобы вырвать ответ. А в этих стихах совсем наоборот. Важны вопросы, а не ответы. Именно вопросы. Вам не кажется?
С минуту они стояли молча, и между ними как бы повисли эти сбивчивые, но довольно точные, хотя и слишком выспренние слова, определявшие миссию ученого; и вдруг Луис, что-то пробормотав, бросился вон из класса…
— Если я забуду тебя, о, мисс Оливер… — пробормотал он сейчас — вернее, ему показалось, что он пробормотал это.
Что же было потом?
…к Чурке и другим мальчикам на лужайке, встретившим его насмешками.
В ногах кровати часы: «Дедушка завещал их тебе, сынок. Они все еще хорошо идут».
А на подоконник того окна, что выходит на пруд, где играют дети, кто-то поставил цветы в банке.
Что же было потом?
— Он всегда норовит остаться и секретничает с нею. Ждет, пока все разойдутся, а потом идет к ней, и они вдвоем секретничают.
— Ах, эти прекрасные глаза!
— Вот и я говорю.
Луис согнул и рывком разогнул ноги (сбросить одеяло оказалось легче, чем он ожидал; теперь, если ему удастся подтянуть кверху больничную рубашку, быть может, он увидит то, что должен видеть). Он рывком бросился к Чурке (но сейчас он вынужден двигаться осторожно, а почему — в этом он разберется попозже), который, подскакивая, описывал широкий полукруг по лужайке и кричал:
