— Позвольте вам заметить, полковник, — заявил конгрессмен, — что интересы безопасности государства, надо думать, выше всяких там соображений медицины.
Но он сказал это довольно мирным тоном, и полковник быстро справился со своим замешательством.
В два часа дня, согласно назначению врачей, Луису сделали капельное вливание глюкозы с физиологическим раствором. Он по-прежнему чувствовал себя довольно сносно, если не считать боли в левой руке, от которой не спасал его лед. На этот раз, чтобы унять боль, ему вспрыснули морфий, и вскоре он крепко заснул, а пока он спал, его несколько раз сфотографировали и сделали измерения счетчиком Гейгера, ничуть не потревожив его сна. Луис проспал почти весь день и проснулся с хорошим аппетитом. Боль в левой руке либо уменьшилась, либо прекратилась совсем — во всяком случае, он ее не замечал.
Не заметил он также появления конгрессмена и полковника Хафа, которые пришли в больницу в три часа дня. Доктор Моргенштерн вместе с Вислой и Берэном принял их в ординаторской. Беседа продолжалась десять минут, после чего конгрессмен в перевалку пошел к выходу и, не обращая внимания на врачей и физика, набросился на полковника Хафа:
— Вы меня надули, сукин вы сын! Вы прекрасно знали, что они скажут. Ну, да вы от меня не отвертитесь! Ах, негодяй! Погодите, я вам еще покажу!
В первой половине дня Дэвид Тил полчаса провел в циклотронной мастерской — прибор для чтения, предназначавшийся для Луиса, был почти готов. Над ним трудилось человек пять-шесть — физики, инженеры и техники. Аппарат хотели прикрепить к спинке кровати; он состоял из длинного рычага, который будет держать книгу перед глазами Луиса, и ножной педали; педаль приводила в действие моторчик, а тот, в свою очередь, — систему сцепления, которая переворачивала страницы одну за другой — вернее, будет переворачивать, как только техники сумеют добиться, чтобы это приспособление не захватывало несколько страниц сразу. Сам Домбровский, один из лучших техников, будет работать над этим, не жалея времени; прибор ему передадут утром.
Потом Дэвид поехал в каньон, в ту самую лабораторию. У дверей дежурили два солдата — уже не те, что были тогда. Солдат, привезший Дэвида, остался поболтать с часовыми; внутри не было ни души. Лаборатория была приведена в относительный порядок. Дэвид сам собрал котел, который разбросал Луис; он сделал это в тот же вечер, когда произошло несчастье, и тогда же два раза подряд проделал опыт. С тех пор в лаборатории побывало много людей; они проверяли и сопоставляли показания контрольных и счетных приборов, составлявших часть лабораторного оборудования, производили тщательнейшие обмеры котла, измеряли расстояния и углы падения от котла до следов на полу, обведённых мелом сразу же после того, как произошло несчастье, а от следов — до всех отражающих поверхностей в помещении. Тут была проделана большая работа; на основании ее результатов и с помощью тех вычислений, над которыми Дэвид и Висла просидели все утро и которые продолжали делать другие, можно было определить дозы облучения. Или, если не определить, то приблизительно представить себе эти дозы. Объем излучения, выделяемого обыкновенной рентгеновой трубкой, можно точно установить с помощью показаний соответствующего счетчика. Но излучения, хлынувшие из критической массы под руками Луиса Саксла, были так многообразны, так интенсивны, и так сложны были их действия и взаимодействия, что никто и не надеялся определить их точно.
