– А куда завтра народ пошлешь? – спрашиваю я его.
– Завтра на дороги надо выгнать: выбивают. Сотской два раза прибегал, исправник его хлестать хочет, что дороги долго не чинят.
– Ну, на дороги, так на дороги, откладывать нечего в дальний ящик, не отвертишься!
– Известно-с, – соглашается Семен, – за нами хоть бы и без вас, – прибавляет он, – хошь кого извольте спросить, никогда супротив прочих ни в чем остановки нет; как другие вышли, так и мы.
– Это хорошо; так и надо. Ступай, однако, отдыхай, – заключаю я.
Семен сначала пошел было, но потом приостановился, подумал немного и опять воротился ко мне.
– Насчет плотника вы приказывали… – проговорил он.
– Ну да; что ж?
– Наказывал я: на этой неделе обещался побывать.
– И хорошо; только сделает ли он ригу-то?
– Как бы, кажись, не сделать: по мужикам здесь на всем околотке работает; рига не какая хитрость, не барские хоромы.
Тем разговор мой с Семеном и кончился.
Дня через три я сижу в кабинете, который, как водится в помещичьих домах, прилегает к лакейской; слышу: кто-то вошел. Я окрикнул; вместо ответа в сопровождении Семена вошел мужик небольшого роста, с татарским отчасти окладом лица: глаза угловатые, лицо корявое, на бороде несколько волосков, но мужик хоть и из простых, а, должно быть, франтоват: голова расчесанная, намасленная, в сурьмленной поддевке нараспашку, в пестрядинной рубашке, с шелковым поясом, на котором висел медный гребень, в новых сапогах и с поярковой шляпой в руках. Как вошел, так и начал молиться, и молился долго, потом вдруг подошел ко мне, и не успел я опомниться, как он схватил и поцеловал у меня руку. Мне это с первого раза не понравилось.
– Что это за глупости? – сказал я с сердцем, отнимая руку.
Он отступил несколько шагов назад.
– Это, ваше высокоблагородие, так следствует: когда выходит господин, значит, опосля бога и царя первый, ваше высокопривосходительство, – проговорил он с умилительной физиономией.
– Да кто ты такой? Что ты за человек?
– Пузич, ваше привосходительство.
– Что такое Пузич?
– Фамилья такая у меня, значит, ваше привосходительство, и таперича наслышан я, что работа у вас имеется, ваше привосходительство, что ежель таперича вам мастера хорошего надобно, чтоб в настоящем виде мог представить, ваше привосходительство…
– Плотник это-с, что этта говорили, – разрешил, наконец, Семен.
– А! Плотник! Я и не догадался. Красно уж очень говоришь ты, братец, – сказал я.
Похвалу эту Пузич принял за чистую монету.
