Клирик пожалел, что вязать не умеет. Была бы несложная и довольно заметная инновация. Но – увы. Что ж. Стащил чулки, полюбовался на полупрозрачные пальцы ног. Осмотрел ступни. С удовольствием отметил отсутствие мозолей. Раз такие нежные конечности легко перенесли несколько часов похода с тяжелым грузом, значит, хотя бы одна – и пока единственная – пара походной обуви у него есть.
Стянутая через голову ряса открыла серое суконное платье до пят. Узкие рукава, отделка черным кружевом, плотные ряды крошечных отверстий, стянутых шнуровкой – вдоль левого бока и по каждой руке до локтя, суровая строгость идеала. Формально это, может, и считалось нижним платьем. Но спать в таком… Клирик начал войну с завязками, стараясь не заглядывать в расширяющуюся брешь вдоль левого бока. Расстегнув до конца, дал платью упасть. Очень пожалел, что нельзя включить "свободную камеру" или хотя бы раздобыть зеркало в рост.
И обнаружил себя в длинной, до пят, тунике плотного шелка без рукавов. Учитывая цену шелка в темные века – в несколько раз большее количество золота по весу, – выходило, что Сущность таким образом отыграла цену наряда в целых десять золотых. На этом Клирик решил, что разделся достаточно, и залез в постель.
Сида Немайн спала неспокойно, металась, как в бреду. А с ее маленьких узких губ слетало такое, что вызвало бы изрядное уважение самых отпетых наемников Европы. Если б, разумеется, они поняли русский мат. Немайн снились пьяные рабочие, неисправная техника, тупые прорабы и замминистра, "его невысокопревосходительство", подписавший акт о переносе срока сдачи объекта с декабря следующего года на январь нынешнего.
По сравнению с ночным, утренний мир выглядел блеклым, словно землю посыпали пылью. Безжалостное белое светило, молочное небо… Бриллиантовые иголочки звезд. Немайн сладко потянулась. Наступал второй день странной новой жизни в шкуре волшебного существа в неволшебном мире.
Пока одни спали, другие работали. В Кер‑Мирддине имелся врач. Не варварский знахарь, а именно врач старого, римского, типа – ученый и практик разом, способный на сущие чудеса в хирургии и неплохо владеющий общей практикой. Теории, на которых основывалась наука мэтра Амвросия, быть может, выглядели для обитателя иного века странными, но он лечил, а не калечил, счет спасенным жизням вел на сотни. И ночной подъем счел вполне житейским делом. Но лекарства от любви не знал. О чем и сообщил сиде, поймав ее за умыванием.
