В самом деле, в то время, как все перевернулось или еще переворачивается внизу, в народном быту и даже в общественном строе России, – верхние ее ярусы пребывают неизменными. Мы разумеем здесь, конечно, не исторический принцип власти; в сохранении этого принципа мы видим, напротив, залог нашего исторического будущего и возвращения России на путь исторический и народный… Боже сохрани, чтоб этот принцип был поколеблен, – напротив, он должен быть утвержден и, так сказать, восстановлен во всей чистоте своего исторического, своего земского значения. Наше замечание о неуместной неизменности относится к тому иностранному типу политического государства, который водворился у нас со времен Петра и глушит самобытное развитие истинно русских народных начал с земскими основами государственного строя… Совершилось уничтожение крепостной власти. 20 миллионов русского народа, 20 миллионов бесправных стали полноправными гражданами. Вместе с ними и в их лице выступил на поле нашей истории, нашей внутренней, русской гражданской жизни – новый земский, народный двигатель… А петербургский период русской истории однако же не завершился! Петербург остается все тем же властным Петербургом, – центр тяжести государственного правления не переместился, как бы следовало, куда-либо в центр государства, а продолжает по-прежнему пребывать чуть не за границей… Мы когда-то выразились, что период крепостного права был периодом долгой мучительной исторической формации, благодаря которой сложилось у нас оседлое, землевладельческое крестьянство и явилась наконец возможность полного развития в государственном строе нашей земской исторической стихии. Манифест 19 февраля, сказали мы, примыкает к указу 1592 и «Государь Александр II подает руку царям Федору и Борису»… Государь Александр II, он лично – да, но уж никак, например, Сперанский не мог бы протянуть руки правителю Годунову или кому бы то ни было в допетровской Руси…
Никак не бюрократ Сперанский, который и историю-то России начинал только с Петра, признавая целые восемь веков ее существования периодом доисторическим! Мы, впрочем, пользуемся его именем для олицетворения всей системы бюрократизма, которой он был – не творцом, ибо он ее целиком взял из-за границы, – а насадителем. Гением его и до сих пор вдохновляется наш бюрократический правящий мир… При всей злой неправде помещичьей власти, она, по выражению К. С. Аксакова, служила как бы стеклянным колпаком для подчиненного ей народа, охранявшим последнее убежище русской самородной жизни от непосредственного воздействия чуждых бюрократических начал. Стеклянный колпак разбился, и на это убежище обрушилась… сперанщина.
