В Италии, в обе свои поездки, он провел около семи лет лучшей половины своей жизни. Там, в сороковых годах, жил он в Риме, – в доме, где в первом этаже помещался поэт Языков, во втором – Гоголь, а в третьем – сам Федор Васильевич. С ними и с знаменитым Ивановым он был в особенности дружен и близок. Впрочем, он состоял в тесных сношениях и со всем кружком русских художников, работавших тогда в Риме. Как во всяком деле, за которое принимался Чижов, так и в живописи он скоро стал знатоком, верным ценителем и судьею, и своим строгим уважением к требованиям искусства оказал на многих из них серьезное, вполне благотворное влияние. Но не одною историею искусства занялся он в Италии: он основательно изучил ее историю политическую и социальную, а в особенности ее литературу как средневековую, так и позднейшую. Он и в старости не переставал следить за итальянским литературным движением, и его обширная библиотека богата собранием итальянских изданий. Но ни в «красавице Венеции», которую он любил и о которой вспоминал с таким увлечением, ни в Риме, среди обаяния художественных сокровищ Запада, он не переставал быть русским, православно верующим человеком и самостоятельным русским мыслителем. Доказательством служат его замечательные статьи: «О работах русских художников в Риме» и «О римских письмах Муравьева», помещенные в «Московском Сборнике» 1846 и 1847 гг., этом первом издании славянофильского характера, но в особенности превосходная статья, появившаяся гораздо позднее в «Русской Беседе» 1856 года: «Джиованни Фиезольский и об отношении его произведений к нашей иконописи». В 1845 году, если не ошибаюсь, Федор Васильевич посетил Москву, где и сдружился со всеми тогдашними представителями славянофильского направления, но вскоре затем опять отправился за границу, и уже не в одну Италию, а в славянские земли. Он объездил Истрию и Далмацию, Сербию и австрийских славян, и его записки, интересные и бытовыми чертами, и описанием памятников римского зодчества, помещены, хотя и не вполне, частью в «Московском»… же «…Сборнике» 1847 и частью в «Русской Беседе» 1857 года.
В своем путешествии по славянским землям как-то удалось ему помочь черногорцам выгрузить оружие на Далматском берегу. Это обстоятельство, а равно и посещение им австрийских славян вызвало донос на него от австрийского правительства русскому. В конце 1847 года Федор Васильевич решил возвратиться назад в Россию с тем, чтобы окончательно посвятить себя служению ей и русскому народу, преимущественно на поприще литературном, в духе и разуме того «славянофильского» направления, к которому принадлежал. Но только переступил он русскую границу, как был арестован и увезен прямехонько в Петербург. Там подвергли его допросам, и были немало удивлены достоинством, благородною смелостью его умных ответов, словесных и письменных. Мне самому лично удалось это слышать от покойного Л. В. Дуппельта, в то время начальника Штаба III Отделения, который отзывался о Чижове с большим уважением, но однако же называл его при этом «бедовым» и «пресердитым». Недели через две его выпустили на свободу, но подчинили секретному полицейскому надзору. При таких условиях нечего было и думать о литературном труде; все мечты его об издании журнала оказались неосуществимыми. Это было тяжелое для него время: он остался без средств, а надобно было жить и не зависеть.
