В нашем журнале про Пушкина было сказано, что в «Сказке о рыбаке и рыбке» он возвысился до совершенной объективности, а г. Булгарин говорит, будто мы сказали, что он возвысился тут до совершенней субъективности. Мы слишком далеки от мысли, чтобы г. Булгарин с умыслу заменил слово объективность словом субъективность. Нет! тысячу раз нет! Он сделал это совершенно добросовестно: в отношении к этим словам он поступает точно так же, как наш добрый простой народ в отношении к европейцам: будь италиянец, будь англичанин, будь испанец, а у него всё немец! Уверяем г. Булгарина, что мы нисколько не сердимся на него за это: добродушное незнание достолюбезно, но ничуть не обидно. Но вот против чего мы не можем не возразить: г. Булгарину показалось, будто мы под субъективностию разумеем грубость, нехудожественную естественность или попросту мужиковатость, и что будто бы, по нашему мнению, этими достоинствами отличается «Сказка о рыбаке и рыбке» Пушкина. И это г. Булгарин вывел из того, что мы игру г. Ленского в роли Хлестакова находим субъективною и потому отличающеюся нехудожественною естественностию и грубостию. Чтобы вывести Булгарина из заблуждения, поспешим растолковать ему, что значит субъективность. Субъект есть мыслящее существо (человек); объект – мыслимый предмет. Чтобы мышление было верно, надобно, чтобы понятие субъекта об объекте было тождественно с объектом. Истинному познаванию предметов нам часто мешает наша субъективность, вследствие которой мы, вместо того чтобы определить то значение, которое именно выражает предмет нашего суждения, придаем ему наше значение и тем из предмета делаем призрак, то есть совсем не то, что он есть в самом деле, а то, чем он нам кажется. Сквозь зеленые очки все предметы кажутся зелеными. У души человека есть свои очки, которые снимают с нее знание и разумный опыт жизни. Объясним это примером. Христианские народы отличаются терпимостию всех религий, магометане ненавидят и преследуют все, что не магометанство. В первом случае видно умение перенестись в чуждую сферу и понять чуждое себе явление – это объективность; во втором случае видна чистая субъективность. Но вот пример еще ближе к делу. Шиллер был субъективен в своих первых произведениях: он изображал в них людей не такими, каковы они суть и какими, следовательно, должны быть, но такими, какими они ему представлялись или какими он хотел, чтоб они были. Но субъективность отнюдь не есть мужиковатость, хотя и может быть мужиковатостию по свойству субъекта: это мы сейчас докажем. Шиллер велик в самой своей субъективности, потому что его субъективность есть субъективность гения. Он создал себе идеал человека и осуществил его в маркизе Позе
