— Завтра ты стала бы молодой женой, — сказали ей женщины. Кое-кто из них вроде бы горевал, а кто-то явно презирал ее. — Теперь ты никогда не родишь сына.
Маленькие девочки подхватывали состриженные пряди волос и пристраивали себе на голову, изображая челки и пучки.
Лоттар принесла клятву при двенадцати свидетелях. Все они, конечно, были мужчины. У всех был кислый вид из-за такого оборота дела. Мусульманина она так и не увидела. Францисканец выбранил мужчин и сказал, что если подобные вещи не прекратятся, он запрёт церковный двор и им придется хоронить своих мертвых в неосвященной земле. Лоттар сидела поодаль, в непривычной одежде. Безделье было ей странно и неприятно. Закончив свою тираду, францисканец подошел и встал рядом, глядя на нее сверху вниз. Он тяжело дышал — то ли от ярости, то ли утомился, произнося гневную речь.
— Ну что ж, — сказал он. — Ну что ж.
Он порылся где-то в глубинах своих одежд, достал сигарету и дал ей. Сигарета пахла его кожей.
Санитарка принесла Шарлотте ужин, не слишком обильный: суп и компот из персиков. Шарлотта сняла крышку с миски, понюхала и отвернулась.
— Уходи, незачем тебе глядеть на эти помои. Приходи завтра — ты же знаешь, мой рассказ еще не закончен.
Санитарка вышла вместе со мной, и когда мы очутились в коридоре, сказала:
— Те, кто дома живет бедней всех — они всегда самые придирчивые. С ней нелегко, но ею поневоле восхищаешься. Вы ей не родня, нет?
— О нет, — сказала я. — Нет.
— Когда она только поступила к нам, это было что-то невероятное. Мы стали ее раздевать, и кто-то похвалил ее браслеты, и представьте, она тут же предложила их у нее купить! А ее муж — это вообще что-то. Вы его знаете? Очень необычные люди и она, и он.
Гюрджи, муж Шарлотты, совсем недавно — еще и недели не прошло — явился ко мне в книжный магазин. Было морозное утро. Он тянул за собой тележку, полную книг и прикрытую сверху одеялом. Он уже и раньше — когда я приходила к ним в гости — пытался продать мне кое-какие книги, и сейчас я подумала, что, может быть, это те же самые. Тогда я смутилась, но на этот раз, на своей территории, смогла собраться с духом. Я сказала, что нет, я не занимаюсь подержанными книгами, они меня не интересуют. Гюрджи отрывисто кивнул, словно мои слова были излишни и не имели никакого значения для нашего разговора. Он продолжал вытаскивать книги по одной, приглашая меня провести рукой по корешку, настаивая, чтобы я оценила красоту иллюстраций или впечатлилась годом издания. Мне пришлось снова и снова повторять слова отказа, и я словно со стороны услышала, что прибавляю к ним извинения, совершенно против своей воли. Гюрджи предпочел думать, что каждый отказ относится только к очередной книге, и каждый раз доставал другую, яростно повторяя:
