Чистилище. Книга 2. Тысяча звуков тишины (Sattva) | страница 21



, или бешеной страсти, суетливого движения. Шакал же, питающийся остатками и падалью, боязливое и по-своему несчастное животное, ведущее ночной, неестественный для большинства природных существ образ жизни. И говорят, что это проявление тамаса – невежества и инерции. Конечно, сама природа устроена совершенно, и в какой-то степени эти животные уравновешивают друг друга, исполняя важные роли в поддержании глобальной экологии. Но одновременно они открывают нам, людям, некоторые законы и принципы. Святые и мудрецы, кстати, пользовались ими издавна. Вспомни хотя бы Иисуса Христа, говорившего, что если вы убиваете свою пищу, то эта мертвая пища убьет вас. Пифагор, Плутарх, Эпикур, Леонардо да Винчи никогда не ели мяса. Будда и Конфуций, Магомед и Далай-лама всех инкарнаций выступали за вегетарианство. Разве этого мало? История повторяется в своих циклах, да и в приходах духовных проводников.

Все эти слова очень слабо доходили до Лантарова, а перечень имен казался пустым сплетением случайных звуков – кое-кого из названных людей он не знал и не желал знать. Он не только еще не свыкся с новым положением, но и совершенно не мог понять, как все эти пространные разговоры об изменении мышления могут чудесным образом повлиять на его жизнь и улучшить состояние здоровья. И из-за того, что идеи Шуры представлялись не более чем сладкими иллюзиями, ему хотелось бунтовать, выступать против, подвергать сомнению все услышанное.

– И что, все это важно для того, чтобы превратиться в мудреца и прожить сто лет? – Лантаров с ехидцей прищурился, пытаясь подловить оратора на главном – основной цели его образа жизни. В глубинах его подсознания из зерна праздного любопытства вызревала одна провокационная мысль: а нельзя ли как-то вывести из себя этого Шуру? «Уж больно он невозмутим. Действительно ли он стоик или только хочет таким казаться, искусно играя придуманную себе роль? Надо бы прощупать его на вшивость», – так он думал, исподволь разглядывая светлое невозмутимое лицо собеседника. Не заиграют ли на нем желваки, не прорвется ли тонкая кожура притворства?

– Вовсе нет, – не меняя экспрессии, ответил Шура, – речь всего лишь о качестве жизни. Не важно количество твоих лет, важно лишь их наполнение, содержание. И что остается после тебя.

– Боюсь, что мне такая теория подвигов не подходит. Я считаю, что качество жизни есть то, что тебя конкретно заводит. От чего ты балдеешь, и от чего тебя плющит так, что ты тарелкой становишься. А так, как ты рассуждаешь… Ну, кучу всего успеешь. А выяснится, что эти твои «дела» никому-то и не нужны. А перед смертью даже вспомнить нечего…